Забытый женский голос: «Одеяло из лоскутьев» Любови Копыловой

Фото: Everything.kz

Кроме того, эта буква имела иррациональную негативную коннотацию. Вспомним Лескова: «Иные буквы есть очень хорошие, как, например, "буки", или "покой", или "како": много фамилий на них начинается, и есть справщику доход. А меня поставили на "фиту". Самая ничтожная буква, очень на неё мало пишется, и то ещё... кои ей принадлежат, все от нее отлынивают и лукавят; кто хочет чуть благородиться, сейчас себя самовластно вместо "фиты" через "ферт" ставит». Или Гоголя: «Фетюк слово обидное для мужчины, происходит от Ѳ, буквы, почитаемой некоторыми неприличною».

Схожее предубеждение в XIX веке сопровождало женщин, желавших посвятить себя литературной деятельности (этой теме посвящён вышедший весной в том же издательстве сборник «Авторицы и поэтки»): их литературные опыты снисходительно называли «женским рукоделием». Яркий образец такого «рукоделия» — роман «Одеяло из лоскутьев» Любови Копыловой (1885—1936), который открывает серию. Эта во многом автобиографическая книга не переиздавалась со времён первой публикации в 1934 году; это самое зрелое произведение Копыловой, своего рода итог её жизни и творчества.

Главная героиня романа Ксения Щербакова повторяет непростой путь автора: она дочь бедных заводских рабочих и внучка крепостной крестьянки, сельская учительница, ставшая интеллигенткой в первом поколении. Глазами Ксении мы видим захолустный Собачий хутор (это реальное географическое название), маленькую сельскую школу, провинциальный городок с его мещанским населением, женский монастырь, съёмную квартиру на Малой Бронной в Москве, вечер поэтов-декадентов. Пристальный взгляд героини выхватывает милые детали практически в любом окружении, но рано или поздно их очарование спадает. Ксения стремится к лучшей жизни, трудолюбие позволяет ей выучиться, а затем найти работу и сменить место жительства. Но где бы она ни оказалась, ей всюду видится социальная несправедливость, насилие и лицемерие, и она куда-то уходит снова и снова. В свете этого кажется неслучайным выбор имени персонажа: Ксения происходит от греческого xenios и переводится как «странница», «гостья», «чужая» (это тот же корень, что слышится в термине «ксенофобия»).

Фото:Colta.ru

Роман начинается с довольно категоричного заявления: «Нет, я не в состоянии вложить жажду жизни в прошлое. Опытный садовник срезает сухие ветви вовремя, иначе же, когда дерево зазеленеет, они будут торчать голые и безобразные, наводя уныние на всех окружающих. Что умерло, то никогда не воскреснет, и не надо слишком часто ходить на кладбище. Это не гигиенично наконец!» Эти слова обращены к учителю героини, поэту-символисту средней руки, и в них слышится не только эстетическая, но и политическая позиция автора. Ведь роман был написан в начале сталинской эпохи и утверждения соцреализма, когда само время требовало критического отношения к дореволюционной истории от тех, кто хотел жить в новой стране. Однако это и история семьи героини, воспоминания детства и юности, а главное — история личности и писательницы, и просто так всё это обесценить невозможно.

У Ксении была сентиментальная привычка сохранять обрезки тканей, из которых шилась её одежда в разные периоды жизни. Во время очередного переезда Ксения перебирает эти лоскуты и перечитывает свою переписку с учителем. Так происходит обращение к собственному прошлому на новом рубеже и попытка «сшить лоскуты в одеяло», а разрозненные записки — в целый роман, чтобы осмыслить свою биографию в контексте эпохи.

Один из самых красноречивых эпизодов из детства — выпускной экзамен в гимназии, на котором Ксению попросили прокомментировать пословицу «Отца, мать кормить — долг платить. Сына питать — долг давать. Дочерей растить — за окно кидать»:

«Я стояла возле экзаменационного стола в своем сером платье и белом переднике, с круглым гребешком в коротких волосах, живо представив себе тетю Феню, которая все еще работала на мойке, тетю Kатю, которая давно бегала на табачную фабрику и все заработанные деньги отдавала бабушке, мать, которая посылала старухе по праздникам сладкие пироги со мной, каждый раз воображающей себя Kрасной Шапочкой из сказки.

Фото: Everything.kz

И я ответила почти назидательным тоном:

— Я никогда не забуду, что папа с мамой меня кормят, и когда вырасту, буду сама зарабатывать деньги и буду помогать им всю жизнь, до самого конца».

Идеи эмансипации не выражены в романе явно, но на подобные мысли наводит сама жизнь героини, её родственниц и подруг: «Мария-плотник пришла с пилой и рубанком. Работая, она надевала бархатную скуфейку и, с разрешения игуменьи, шаровары. Она любила плотничать больше всего на свете и ушла в монастырь, потому что в миру над ней смеялись». В романе довольно много колоритных женских персонажей из самых разных слоёв общества, это живое и трогательное описание женского опыта. Например, педагогического: «Одно время я была почти счастлива около детей. Их маленькие жизни протекали около меня, как говорливые ручьи весной. Я всматривалась в их прозрачные тоненькие струйки и видела в них своё незамутневшее лицо, в то же время зная, что каждая капелька уносит в себе моё изображение, запечатлённое навеки».

А вот мужские образы в романе ослаблены: их значительно меньше и они не принимают активного участия в жизни либо в силу обстоятельств (отец смертельно болен, братья ещё маленькие), либо из-за собственного дурного характера (истеричный пожилой поэт, наивный приятель-гимназист, непризнанный художник-самоубийца). Единственный деятельный и хорошо обеспеченный мужчина, который мог бы стать опорой для Ксении, оказывается нечист на руку, и она отказывает ему, что по тем временам — серьёзное волевое решение.

В то же время очевидно, что Копылову интересует социальная проблематика в самом широком смысле, и равноправие полов — только часть этой большой и сложной темы. Когда главная героиня говорит о себе: «…в женской душе моей всё ещё сидела рабыня», речь идёт о низком социальном положении дочери рабочих, внучки крепостной крестьянки, скромной сельской учительницы и вообще человека, зарабатывающего себе на жизнь тяжёлым трудом, то есть об ущемлении прав далеко не только по половому признаку.

Революционный пафос сменяется то ностальгией, то горечью, и героиня не находит в себе силы подвести итоги. Она покидает родительский дом, отказывается от выгодного замужества, не отвечающего её идеалам, разрывает отношения с учителем из-за расхождения во взглядах на искусство и политику. Повествование неожиданно обрывается, когда Ксения оказывается на пороге новых, неизвестных перемен. Хотя, казалось бы, после череды безрадостных эпизодов должна была начаться новая глава о личной свободе и счастливой советской жизни. Для этого были и реальные основания: сама Копылова после революции выпустила несколько сборников стихов, выступала с Мариной Цветаевой на поэтических вечерах, переписывалась с Максимом Горьким, печатала очерки и рассказы и прошла творческий путь от декадентства к реализму.

Отсутствие рассказа об этом в романе можно понимать по-разному: либо Копылова не решилась критиковать новый строй, либо просто не ставила такой задачи, потому что «Одеяло из лоскутьев» посвящено именно прошлому, а не настоящему, каким бы оно ни было. В романе очевидна попытка вписать свою биографию в партийную идеологию, и в этом контексте фигура умолчания очень красноречива. В любом случае это хорошо: если бы роман закончился соцреалистическими штампами, это бы выглядело фальшиво и безнадёжно испортило живую ткань произведения.

Поскольку такого не случилось, перед нами — интересный литературный памятник, дающий возможность по-новому взглянуть на положение женщины в обществе и литературе прошлого века, а также дополнить ряд писательниц достойным, но забытым именем.