Над временем: «Памяти памяти: романс» Марии Степановой

Фото: Readymag.com

Всё это соединяется в сложную полифонию голосов из прошлого, настойчиво входящих в настоящее. Тем не менее, автор словно расписывается в невозможности к этому прошлому прикоснуться, выискивая все новые и новые способы говорить о феномене памяти.

Писательница стремится преодолеть темные пятна, которые накладывает XX век с его репрессиями, войнами и эмиграцией. Это выливается в большой труд, который на первый взгляд фрагментирован, а на деле имеет сложную структуру ― три части, состоящие из «неглав» (писем прабабушек и прадедушек), литературных эссе и философских отступлений. Тем интереснее, что в начале книги автор подчеркивает: ее родные не были особо примечательными людьми, хотя за время чтения люди легко могут усомниться в этом. Складывается впечатление, что каждый в семье неизбежно связан с общей европейской культурой и взаимосвязи между людьми определяются словами Джона Донна: «…смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе».

В книге Мария Степанова противопоставляет память истории, показывая, как последняя стремится к объективности факта, который может быть ложно истолкован потомками, и устраняет роль личного сопереживания и опыта. Точность входит в конфликт со справедливостью. Таких противопоставлений в книге много, и все они ― лишь части целого, собранные вместе для многогранного раскрытия темы. Идею изменчивости для автора воплощает фотография, требующая все новых и новых кадров. В этом её отличие от портрета, стремящегося разом выразить все главное о человеке.

Здесь же появляется идея философии вещи, преображения предметов и наделения их дополнительными смыслами. Степанова размышляет, что мертвые не могут защититься ни от интереса, ни от искажения в трактовке их жизни и парадоксальным образом становятся меньшинством ― теми, кто не имеет равных прав. Да и как быть, если с детства есть потребность стать голосом рода, но при этом родственники точно специально старались скрыться в тени, рассказывая о чём угодно, но не о себе? Как не потерять свое настоящее, проникая все глубже в прошлое? Из этого вопроса рождаются целые главы-эссе о художницах, фотографах и писателях, осмысляющих память: «Шарлотте Саломон. Ослушание» и «Джозеф Корнелл. Послушание» «Голдчейн складывает Вудман вычитает», «Мандельштам отбрасывает, Зебальд собирает». Но все они не дают ответа, чей взгляд ближе самой Степановой. Она точно примеривает на себя и родных каждый из перечисленных «методов», чтобы попытаться понять ушедших близких, вобрать в себя еще больше, освоить язык и ― отпустить, ощутив себя их частью и продолжением.

Мария Степанова. Фото: Readymag.com

Это история, в которой иллюзорность точности воспоминаний соперничает с потребностью соединиться с прошлым, ощутить его и вновь вернуться в настоящее. Тени родных не отпускают, возникая через сходство привычек, недомолвки писем, волнуя своей близостью и непреодолимой на земле разлукой. В одной из глав Мария Степанова пишет, что слова молитвы «спаси и сохрани» могут пониматься и как память о каждом. Эта, казалось бы, невыполнимая задача начинает решаться в рамках одной семьи, вплетая все, что может коснуться человека.

«Невозможность спасти погибшее делает взгляд особенно интенсивным ― если не взглядом Медузы, под которым уходящий мир каменеет и превращается в памятник‑монумент, то остановившимся зрением Орфея: моментальной фотографией, опрокидывающей неживое в живое», ― рассуждает писательница.

Субъективный опыт оказывается важнее трактовки причин, фактов, параллельных событий и следствий. Личное сопереживание, будь то чтение, музыка, влюблённость или утрата, преображает. Именно оно способно изменить человека и объяснить его связь с ушедшими. Если же катарсиса в античном смысле не происходит, то нет и подлинного познания, приобретенного душевного опыта сопереживания: человек остается с множеством не прожитых чужих смыслов.

Кажется, одно из главных действующих лиц книги ― трудно выразимое чувство сопричастности, которое ищет выхода и знания о предмете. Но даже самые разнообразные подходы осмысления семейной истории не в силах выразить всего о жизни близких ушедших, чувстве связи с ними и собственной роли в потоке времени. Остается лишь отдать дань самой памяти, ведь перед нами ― рефлексия о слиянии и отделенности, реквием как необходимая часть жизни.