Балерина Анастасия Лименько: Мне нравится работать на пределе возможностей

Анастасия Лименько — ведущая солистка балетной труппы Музыкального театра им имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Родилась в Минске. В 2012 году закончила Московскую государственную академию хореографии (класс Е. А. Бобровой). На выпускном курсе исполнила главную партию в балете «Тщетная предосторожность» в хореографии Ю. Н. Григоровича. С 2012 года в труппе театра Станиславского. В её репертуаре — ведущие партии в балетах «Сильфида», «Щелкунчик», «Майерлинг», «Снегурочка», «Татьяна», «Призрачный бал» и других. Обладатель III премии на Международном конкурсе артистов балета и хореографов в Москве (2013).

— Анастасия, вы танцуете в Московском Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Есть спектакли, в которых важно именно актёрское мастерство?

— Да, у нас есть такие спектакли, но, увы, их стало гораздо меньше. Сейчас восстанавливают балет «Эсмеральда» — это хореография Владимира Бурмейстера, наследие нашего театра. Он не схож ни с одной редакцией, очень драматически наполнен, очень интересен для главных персонажей. Балет «Снегурочка» Бурмейстера основан на пьесе Островского и поставлен на музыку Чайковского, он тоже больше про актёрскую игру, чем про танец. Игорь Анатольевич Зеленский, когда был художественным руководителем, привнёс в наш репертуар такие балеты, как «Майерлинг» и «Манон». «Манон» идёт у нас до сих пор, «Майерлинг» — уже нет: увы, закончился контракт. Это хореография Кеннета Макмиллана, английская классика. В «Майерлинге» история основана на распаде Австро-Венгерской империи. Это безумно интересно — танцевать исторических личностей на сцене. «Манон» — спектакль по книге аббата Прево «Манон Леско», и это тоже полноценная история с очень красочными характерами. Я считаю, что этим наш театр всегда славился: наши артисты сильны не только в танце, но обладают незаурядными артистическими талантами. Сейчас театр идёт в другом направлении, поэтому не могу сказать, что эти «изюминки» остались. 

— А в балете «Чайка» Джона Ноймайера по пьесе Чехова вы заняты?

— Да, моя партия — этуали, там несколько дуэтов, достаточно яркие, с поддержками, но без характера. Ноймайер — драматург, безусловно. Я счастлива, что танцевала в его балетах. Я танцевала Ольгу в его балете «Татьяна» по «Евгению Онегину». Ноймайер — уникальный хореограф нашего времени, и замечательно, что он возвращается в театр Станиславского. Но я люблю больше «Русалочку», которая шла раньше у нас, потому что там удивительно переплетаются, сливаются хореография, драматургия и музыка. Если бы я была художественным руководителем, я бы вернула «Русалочку» (смеётся).

— Ещё один знаковый для театра Станиславского хореограф — Дмитрий Брянцев. Балеты Брянцева продолжают идти?

— Да, Брянцев — это легендарное для нашего театра имя, потому что он долгое время был художественным руководителем. Огромное количество постановок появилось при нём. Старшее поколение очень скучает по времени, когда художественный руководитель был одновременно и балетмейстером. Сейчас это фактически невозможно, другие времена, темп и ритм жизни. У нас идёт «Призрачный бал» Брянцева — это пять дуэтов о разных стадиях отношений между мужчиной и женщиной. Балет поставлен на прекрасную музыку Шопена. Я думаю, что такие яркие спектакли должны сохраняться как визитная карточка театра. 

— Есть ли у вас любимая роль или все любимы одинаковы?

— Не могу выделить одну партию. Мне всегда хотелось себя показать многогранной танцовщицей, не одного амплуа. К примеру, в моём репертуаре «Дон Кихот» и «Сильфида», это абсолютно две разные героини, с разной энергетикой. Есть много партий, которые ещё хочется станцевать. В каждую роль ты вкладываешь частичку себя, это твоё детище.

— А как вы готовили «Сильфиду» в хореографии Пьера Лакотта? Это ведь попытка восстановить легендарную «Сильфиду», поставленную в 1832 году для Марии Тальони её отцом?

— Для меня это был вызов, потому что я готовила за короткий срок. Одна из наших балерин «сломалась», не было больше составов, и я подготовила партию меньше, чем за две недели. Сделав это, я поняла, что всё возможно. Для меня это огромное счастье — танцевать хореографию Лакотта. Можно бесконечно находить новые нюансы, новые грани. В балетах Лакотта ты фактически не выходишь со сцены. Это огромная нагрузка, особенно во втором акте. Он длится минут 40, за кулисы забегаешь буквально на минуту. Это открывает в тебе новые ресурсы. Мне нравится работать на пределе своих возможностей. И мне нравятся сказочные персонажи, это романтическое сопоставление реального мира и мира иллюзий, мира мечты. Это актуально всегда. 

— Скажите, как происходит вживание современной девушки в старинный балет? «Сильфида» ставилась почти 200 лет назад...

— Я иногда говорю своим друзьям и близким, что я как будто живу не в своём веке. Конечно, я пользуюсь социальными сетями, но я безумно люблю исторические фильмы, я рисую, учусь кататься на лошади. Мне хотелось бы вспомнить фортепьяно, потому что мы проходили курс фортепьяно на младших курсах в училище. Поэтому создать образ с гравюр со скруглёнными позициями, определёнными поворотами головы мне было не так сложно. Я специально не ломала себя для этого. В ходе работы я понимала, как это должно выглядеть.

— Вы упомянули о соцсетях. А вот перед спектаклем надо от всего отключиться? Есть ли какой-то ритуал в ходе подготовки к представлению? Я недавно читала в интервью Николая Цискаридзе о том, что, когда он только пришёл в Большой театр, Галина Сергеевна Уланова советовала накануне спектакля вообще от всего отрешиться. Получается ли от всего отключиться перед спектаклем?

— Всё по-разному, у нас меняется репертуар, поэтому репетиционный процесс тоже другой. Часто бывает, что генеральная репетиция накануне спектакля. Но несколько лет назад я ещё застала момент, когда накануне — перед «Щелкунчиком», например, или «Дон Кихотом» — я не репетировала. Даже педагоги говорили, что нужно чуть-чуть выдохнуть, чтобы на следующий день со свежими силами, свежими эмоциями танцевать спектакль. Сейчас всё поменялось. Время лимитировано, стараются успеть всё, поэтому часто репетируем накануне или в день спектакля.

По поводу ритуалов я пришла к выводу, что они мне не нужны. Всё идёт от головы. Мне помог опыт гастролей, гала-концертов, конкурсов. Там часто непредсказуемые ситуации с расписанием. Ты должен уметь собраться в любых обстоятельствах. Я люблю перед спектаклем послушать свою музыку, посмеяться. Люблю полежать перед выходом на сцену. Разогреться, а потом полежать (улыбается).

— Сейчас балетом в театре Станиславского руководит Лоран Илер — звезда Парижской Оперы, который был там же педагогом-репетитором. Французский подход отличается от русского?

— Отличается однозначно. И труппа ещё привыкает, и Лоран привыкает. Иногда русский менталитет требует прямоты, а европейский предполагает, что углы сглаживаются. После спектакля нам говорят, что всё хорошо, а иногда хочется услышать чуть-чуть больше.

— А предшественник Илера Игорь Зеленский ругался?

— Да, конечно! После первых спектаклей при Лоране мы очень удивлялись, когда нам говорили, что всё хорошо. Мы спрашивали: «Что, правда?! Мы можем идти?!» Игорь Анатольевич сразу устраивал разбор полётов и не щадил ничьи чувства. Я рада, что у меня есть и такой, и такой опыт в копилке. Так ты можешь непредвзято судить о спектаклях: отталкиваешься не только от мнения руководителя, но и от своих ощущений, от мнений педагогов. Сейчас, как мне кажется, политика Лорана направлена на то, чтобы сделать театр Станиславского более европейским. Это можно видеть по нашему репертуару. Имена хореографов перекликаются с Гранд Опера, с другими театрами. Это здорово — не во всех российских театрах можно поработать с хореографами, но наследие Станиславского — Бурмейстер, Брянцев — немного уходит в сторону. Понятно, что в современном мире нужно идти в ногу со временем, но очень важно соблюсти баланс: в России очень ценят свои корни и свои традиции.

Конечно, я в восторге от Лорана как от педагога. Когда он приходит на репетиции, процесс идёт так продуктивно! Кто-то из артистов не знает французского или английского, но языком жестов, движений он очень точно объясняет, показывает, что нужно. Сразу понимаешь, что сделать, чтобы получилось движение или тот или иной нюанс в спектакле. 

— Лорана Илера мы ещё знаем как ученика Рудольфа Нуреева. Он иногда рассказывает какие-то истории о Нурееве? Цитирует?

— Нет, пока такого не было. Пока мы все в настоящем, в репетиционном процессе.

— В театре Станиславского небольшая балетная труппа. Сколько спектаклей в месяц танцуете?

— Это больной вопрос. У нас теперь мало спектаклей. А труппа не такая уж и маленькая: нас примерно 100, 110 человек. Понятно, что все задействованы в разной степени, но труппа немаленькая. Если сравнивать с какими-то европейскими труппами, то они часто обходятся и меньшим количеством людей.

— У нас есть примеры Большого и Мариинского театров. Можно ли сравнить плюсы и минусы большой и маленькой труппы?

— Количество спектаклей в Большом и в Мариинке гораздо больше, потому что они обслуживают не одну сцену. В Большом театре две сцены, поэтому у них параллельно может идти несколько спектаклей, труппа 200 человек и больше. Но у них скорее конвейер — нет времени репетировать долго, спектакли поставлены на поток. Спектакли идут блоками: 7 «Жизелей», потом блок «Баядерок» или современные балеты. У нас другая система. Допустим, идут две «Золушки», потом через неделю две «Жизели», ещё через две — премьера современных балетов. Мне видится, что удобнее танцевать в блоках, потому что есть возможность наработать спектакль. Первый раз ты пощупал сцену, потом можешь сделать шаг дальше, и, чем больше раз ты выходишь на сцену, тем комфортнее ты на ней себя чувствуешь. Другое дело, что это сложнее для кордебалета, потому что часто они не меняются и танцуют одним составом. 

Фото: Михаил Ерёмин

— Вы тоже танцевали в кордебалете. Как отличается этот опыт от сольных выступлений?

— Это очень важно и интересно, я рада, что прошла этот путь. У меня сложилось так, что я одновременно выходила и в кордебалете, и в сольных партиях первые полтора-два года работы. Когда выходишь в кордебалете, то лучше понимаешь театральную систему изнутри, по-другому относишься к своим коллегам и лучше знаешь спектакли. Это своего рода дисциплина. Ты зависишь не только от себя, но и от своих коллег. Ты стоишь в линии и должен быть предельно чётким и музыкальным, и всё должно быть предельно чисто, потому что кордебалет — это картинка. А в соло уже можешь показать свою индивидуальность.

— Есть ревность по отношению к солистам у кордебалета?

— У всех по-разному, это зависит от твоих амбиций. Когда ты прошёл кордебалет, ты больше ценишь своё положение в театре. Должна быть здоровая конкуренция, но зависть — это плохое чувство.

— Вы сказали, что у вас нет кумиров, а есть люди, которые вас вдохновляют. Когда в труппе появляются звёзды, например, когда в театре работал Сергей Полунин или приезжает Наталья Осипова, как это влияет на артистов?

— Это мотивирует, когда ты видишь людей с именем, но видишь, какой труд за этим стоит. Для меня это стимул. Ты выходишь на одну сцену с людьми, на которых ты в детстве смотрел как на учителей.

— Вы участвуете в спектаклях, танцуете на гала-концертах, участвовали в Московском конкурсе артистов балета. Какой формат для вас комфортнее?

— В конкурсах я участвовала с ранних лет, и у меня есть определённая закалка. Но я, конечно, больше люблю формат полного спектакля, потому что ты там больше можешь раскрыться. А на гала-концертах показываешь свою технику и энергетику. Ты должен за короткий концерт запомниться и показать максимум. В спектакле ты представляешь не себя, а своего персонажа, играет роль то, насколько ты можешь перевоплотиться. В принципе мне интересно и то, и это, потому что на гала-концертах встречаешь интересных людей и можешь попробовать новый репертуар, которого нет в театре. 

— Давайте поговорим о хобби. Вы упоминали, что увлекаетесь верховой ездой. А балеринам можно ездить верхом? Я знаю, что кто-то, например, не катается на коньках, пока продолжает карьеру артиста балета. Есть ли какие-то ограничения?

— Нам никто ничего не запрещает, всё на свой страх и риск. Кто-то из артистов ездит зимой кататься на сноуборде, кто-то катается на коньках, кто-то — на квадроциклах и так далее. Я не могу сказать, что занимаюсь верховой ездой регулярно. Если у меня есть свободное время, возможность и желание, то езжу, но сейчас редко удаётся это делать — раз или два за полгода. Да, это травмоопасно и не очень хорошо для коленей. Конечно, я в первую очередь думаю о профессии. Но иногда хочется следовать своим желаниям и делать себе приятное (улыбается).

Фото: Михаил Ерёмин

— Я удивилась, когда смотрела видео, где ваш день снят почти полностью, и вы после балетного класса утром идёте в тренажёрный зал и делаете дополнительные упражнения. Мне казалось, что для балерины класса, репетиций, спектакля должно хватать.

— Даже когда я очень загружена на работе, часто балетной нагрузки недостаточно для того, чтобы твоё тело функционировало так, как нужно, потому что в балете задействована одна группа мышц, и из-за этого часто идёт перекос и зажатость. Поэтому важно при больших нагрузках использовать весь мышечный аппарат и знать, как с ним работать. Я хожу на пилатес, иногда делаю кардиотренировки. При этом важно и отдыхать, и уметь находить золотую середину.

— Здоровый образ жизни — для вас важная тема?

— Да. Конечно, я не могу сказать, что я начала об этом задумываться со школьных лет. Но тело — это наш инструмент, и если ты чувствуешь, что у тебя всё в порядке с телом, всё в порядке будет и на работе. Когда ощущаешь какой-то дискомфорт, очень сложно сохранять положительный настрой. Стараюсь найти систему, такой здоровый образ жизни, который был бы привычкой. Чтобы это укоренилось как система и не приходилось задумываться об этом. Я хочу контролировать себя, чтобы у меня не было каких-то привязанностей. Социальные сети, питание... Не хочу, чтобы мной могло что-то руководить.

Беседовала Мария Разгулина