Продажа памяти: «Татуировщик из Освенцима»

Недавно вышедший на русском языке роман Хезер Моррис «Татуировщик из Освенцима» (Азбука, 2019) — симптоматичный повод обратиться к проблеме снова. Само появления такой книги сейчас показывает, что тема не перестаёт быть важной и болезненной, даже спустя столько лет сказано далеко не всё, а также актуализируется проблема жанра: реальная история художественно обработана, документальное сплетается с эстетическим, и появляется новая форма в духе нон-фикшн.

Лале Соколов (Людвиг Эйзенберг, 1916-2006) — еврей из Словакии, оказавшийся в Освенциме в апреле 1942 года. Когда нацисты захватили его родной город, он сам предложил им себя в качестве разнорабочего, наивно полагая, что это спасёт его родных. Знание нескольких иностранных языков, сговорчивость и удача помогли Лале получить относительно лёгкую работу: он стал татуировщиком, тем самым, кто набивает новоприбывшим узникам номера, которые заменяют им документы и собственные имена. Среди них была 18-летняя Гита (Гизела Фурман), тоже еврейка из Словакии. Лале влюбился в неё с первого взгляда и поклялся выжить, чтобы жениться на ней в новой, мирной жизни. После эвакуации лагеря во время наступления советских войск в 1945 году Лале и Гита оказались в разных концах Европы, но каким-то чудом снова нашли друг друга благодаря Красному Кресту. Они поженились, взяли фамилию русского зятя Лале, а затем эмигрировали как можно дальше от Европы, в Австралию, где жили до конца своих дней. Гита умерла в 2003 году, Лале — в 2006, их брак длился почти 60 лет.

Эта удивительная история почти невозможной лагерной любви, безусловно, заслуживает внимания. Вопрос лишь в том, как именно её рассказать, кто это сделает и зачем.

Людвиг и Гита Соколовы. Фото: Azbooka.ru

Хезер Моррис — австралийка, её отец и дядя воевали с фашистами в Тихом океане. Австралия очень гордится вкладом в великую победу, но едва ли война стала национальной травмой для страны. Впрочем, не стоит рассчитывать на беспристрастность исследователя: Моррис напоминает, что австралийцы — выходцы и потомки мигрантов из Британии, и всё, что происходит с Британией, воспринимают как часть своей истории. Сама Хезер Моррис — не историк и даже не писательница, а сценаристка, и на основе рассказов Лале она писала сценарий к фильму, для которого не нашлось финансирования. Поэтому сценарий стал странной книгой, которую теперь активно рекламируют во всём мире.

Бегло набросанный сюжет в самом деле напоминает сценарий: бедность языка, обилие штампов, скупые ремарки о деталях быта, местами довольно резкое описание действия одними глаголами. Автор полностью концентрируется на чувствах своих персонажей, но явно увлекается описанием тайных фантазий, снов, эмоций, которыми легко зацепить читателя, но их невозможно проверить (и поверить, что Лале в самом деле посвятил Моррис в такие интимные подробности). Воображение Моррис заходит так далеко, что рисует даже сцены, которые ни Лале, ни Гита просто не могли видеть, и с лихвой компенсирует пробелы в памяти старика. А вот фактическими подробностями автор пренебрегает, оправдываясь тем, что хочет рассказать только об истории чувств, а не войны, и не претендует на фактическую точность.

Это приводит к вопиющему неправдоподобию ключевых эпизодов. Герои спокойно гуляют по лагерю в свободное (!) время, воруют из одежды убитых на фронте деньги и бриллианты, которые обменивают на дополнительную еду, дружат, шутят, заводят связи в администрации лагеря, выздоравливают так же быстро и непринуждённо, как заболевают (на минуточку — сыпным тифом) и даже вступают во взаимовыгодные сделки с администрацией лагеря.

Лагерь Освенцим

Отчасти это имеет реальные обоснования: Лале и Гита работали в административном корпусе Освенцима, что действительно давало привилегии в виде дополнительного пайка (который они честно делили с друзьями) и хоть какую-то защиту «сверху», но, очевидно, не до такой степени. В пересказе Моррис складывается впечатление, что в Освенциме вполне реально устроиться, если ты воспитанный и предприимчивый еврейский мальчик с неизменным обаянием и оптимизмом, и всё не так страшно, если просто верить в лучшее. Правда, пепел сыпется, еды не хватает, работать всё-таки приходится, иногда хочется поплакать или поблевать, ещё этот Менгеле (немецкий врач, ставивший жестокие эксперименты над заключёнными Освенцима; его жертвами стали десятки тысяч человек — «ТД») настроение портит, но в общем, оказывается, в лагере вполне себе можно жить. И даже организовать регулярный секс в отдельном бараке, подкупив капо ворованной шоколадкой.

Советские солдаты в романе названы не иначе как «русскими свиньями» и показаны исключительно как завоеватели, которые грубили бывшим заключённым и насиловали женщин, а один безымянный «русский генерал» даже устроил персональный бордель в каком-то особняке в «оккупированной» Австрии.

«— Откуда ты? — спрашивает Лале.

— Из Америки.

— Как же ты оказался здесь?

— Навещал родных в Польше и застрял там, не смог уехать. А потом там устроили облаву, и вот я здесь. Я не знаю, где мои родные. Нас разлучили.

— Но ты живешь в Америке?

— Да.

— Черт, это круто!

— Как тебя зовут? — спрашивает Якуб.

— Лале. Меня называют Татуировщиком. Ты тоже здесь неплохо устроишься».

По рассказам Моррис, Лале водил её в музей Холокоста, провёл очень подробную экскурсию и, в частности, довольно много рассказал о Менгеле, но Моррис осознанно опустила всё это в романе, потому что ей хотелось писать о любви, а не об ужасах. Получившаяся книга не выдерживает ни эстетической, ни исторической критики. Вышла мелодраматичная беллетристика с огромным количеством фактических ошибок, которые автор оправдывает гуманистическим пафосом. Но и он неубедителен, если вспомнить другие истории узников концлагерей. 

Варлам Шаламов оставил воспоминания о русском физике-инженере Кипрееве. Как и Лале, Кипреев стремился найти в лагере такую работу, которая позволила бы ему применить свои профессиональные навыки и выжить, а может, даже добиться досрочного освобождения. Ему удалось изобрести способ отремонтировать электролампы, жизненно необходимые на Колыме, но в награду ему предложили только подержанные американские ботинки. По логике «Татуировщика из Освенцима», человек должен был воспользоваться случаем принять любое благо. Но Кипреев отказался от подачки со словами «американских обносков я носить не буду» и тут же получил новый восьмилетний срок. Если говорить о преданности своим принципам, следует больше говорить о таких, как этот инженер, чем о тех, кто вступал в сговоры с нацистами. Разумеется, никто не вправе осуждать Лале и Гиту, но не стоит называть героизмом их работу на СС, хотя и вынужденную, когда история знает примеры совершенно иной нравственной высоты.

Но нравственная высота — неудобная тема. Политкорректный татуировщик таких острых вопросов не ставит, он просто всеми правдами и неправдами хочет выжить, при этом обаятельно шутит и флиртует с девушкой, поэтому книгу с его историей легче реализовать на рынке, особенно если умело ею спекулировать.

Можно ли продавать историю — другой вопрос.