Илья Репин и соблазн революции

В связи с выставкой Ильи Ефимовича Репина в Третьяковской галерее (событие года), православный приход храма мученицы Татианы при МГУ за последние несколько месяцев дважды встретился с рассказом о творчестве русского художника. Лекция на данную тему состоялась прошедшей весной в рамках мероприятий «Татьянинского содружества». И надо признать, что слушателям постарше казалось на этой лекции, что они перенеслись на 40, 50 или больше лет назад, ибо именно так скучно рассказывалось советским школьникам о великом передвижнике...
 

А недавно в «Татьянином дне» вышла статья Марии Разгулиной «Пять непридуманных историй о Репине». «Советской» ее не назовешь, и мы узнаем в ней много интересного. Но и в статье Разгулиной звучит панегирик и лишь панегирик художнику. Вместе с тем отсутствие критической мысли в отношении (кто же спорит) великого мастера вызывает серьезное недоумение.

Обращает внимание, к примеру, как упомянута в статье «Пять непридуманных историй» знаменитая картина «Крестный ход в Курской губернии»:

«Когда молодому пенсионеру (или стипендиату, как мы сказали бы сейчас) Академии художеств Илье Репину надо было найти в Париже тему для отчётной работы, он выбирает именно этот сюжет («Садко» — А.М.). На картине мимо Садко<…> проплывают невесты-русалки, но смотрит он только на девицу Чернавушку. В былине Садко проснётся на следующее утро после свадьбы на берегу реки Чернавы в родном Новгороде, а вот Репин поступит совсем неожиданно. Он проживёт в Париже только три года вместо положенных шести, прервёт пенсионерскую поездку и вернётся в Россию. И поедет первым делом в родной Чугуев в Харьковской губернии. Там будет искать вдохновения — и найдёт в теме крестного хода. Но так или иначе, вдохновение для него, как и для Садко, было связано с родными местами, а вовсе не с долгожданной поездкой в Париж». Что ж, касательно биографии художника — витиевато, но интересно. Однако приведенные несколько слов о знаменитой картине предполагают — самой краткостью отсылки, уверенностью в том, что читатель понял — признание «Крестного хода в Курской губернии» художественным произведением национальной значимости. В художественном отношении бесспорно. А в идейном?

С этой картины и начнем разговор.

Взгляд художника на православие

Есть простое сооображение, показывающее, что, при всех печальных особенностях синодального периода, церковная жизнь до 1917 года была живой и отнюдь не сводилась к «государственной религии». Новомученики и исповедники российские (а их только известных и канонизированных значительно больше тысячи) были воспитаны до революции, в той Церкви, к которой так пренебрежительно относились их культурные современники, равно как и культурные современники их отцов.

«Дом, разделившийся сам в себе» (Россия) разделился в сердцах людей задолго до катастрофы 1917 года. В XIX веке мировоззрение наших соотечественников, можно сказать, поляризовалось: либо церковность, либо мечта об «освобождении». От чего? — ото всего... мечта о «новой жизни». Из этой мечты и вызрело «долой самодержавие» — и Бог дал-таки по желанию. Со стороны носителей мечты, интеллигенции, власть, естественно, подвергалась «остракизму сердец». И церковность воспринималась мечтателями лишь как лояльность в отношение к власти, не более того. Так что обличение «официальной Церкви» доставляло им радость.

Вот и картина Репина «Крестный ход в Курской губернии» вызвала в «прогрессивных кругах» общий восторг. Начатая художником в 1880 году (замысел и первые наброски относятся к середине 1870-х), она была выставлена весной 1883 года в Санкт-Петербурге на 11-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок. Примечательно то, что цензуру картина прошла и с выставки снята не была. Консервативная печать отнеслась к произведению негативно. Газета «Новое время» писала: «Как же можно сказать, что эта картина есть непристрастное изображение русской жизни, когда она в главных своих фигурах есть только лишь одно обличение, притом несправедливое, сильно преувеличенное...». Действительно, одухотворенным в картине являеся только лицо горбуна на первом плане, но ему не дают приближаться к святыне, и жестко воспрещающий жест тростью (кого-то из крестьян, возможно, старосты), композиционно играющий центральную роль, по контрасту согласуется со статичными фигурами полицейских, а по аналогии — со взмахом плети урядника на втором плане. Жаркий день напоен полицейским благочестием и откровенным немилосердием.

Крестный ход в Курской губернии

Стоит заметить, что в картине есть ряд очевидных несоответствий реальным крестным ходам того времени (см. статью с описанием картины). Святыню, например, должны нести впереди, полицейских не могло быть так много и пр. Интересно, что организаторы выставки Репина на Крымском валу устроили показ — в режиме нон-стоп — документальных кинокадров с дореволюционными крестными ходами, и нужно лишь обратить на них внимание и сопоставить с картиной. Идут себе люди и идут, благоговейно и мирно. Стало быть, к примеру, просто быть не могло стегания народа плетью урядником:

 
 Урядник

Но главное в другом. Изображение множества типов (за небольшими исключениями, живое, не карикатурное), композиция, а лучше сказать, вся организация живописного пространства, как бы самый воздух картины вынуждают зрителя погрузиться в духоту лишенного веры обряда. И картина получает такой заряд обличения, которого «хватит всем»: и «прогрессивно мыслящим» сотечественникам 1880-х годов, и работникам атеистического фронта в советское время, и теперешним ненавистникам Церкви.

 
Эскиз

Взглянув на первоначальный вариант, эскиз, мы видим, что при работе над картиной «Крестный ход в Курской губернии» главный труд мастера состоял в преодолении шаржа, карикатуры, утрирования, в достижении внутренней силы обличения. И он в этом преуспел.

Святыня — в руках помещицы, изображенной карикатурно. И помещица, и лица, ее окружающие, вызывают лишь отвращение.

 
Помещица

Темный народ исполнен благочестия, но суеверного, не более, это очевидно из того, с каким благоговением две женщины несут пустой оклад — как если бы и он был святыней.

 
Две женщины

Одухотворенность же горбуна не связана с верой в Христа, но несет в себе (действительно, сильно выраженную) одухотворенность народного страдания, переносимого с достоинством, но к зрителю вопиющего...

Горбун

Вложенное Репиным в этот образ живое сострадание художника (Чуковский пишет в воспоминаниях, что творчество Репина «осердечено») и служит, пожалуй, стержнем картины. Но это сострадание без Христа и даже «вместо Христа» — мысль не христианская, радищевская. Впрочем, говоря о любви к народу и о Репине, стоит привести и рассказ Корнея Чуковского о том, как комментировал сам художник свою картину «Крестный ход в Курской губернии»: «Ругательными словами стал отделывать эту сволочь, идущую за иконой. Все кретины, вырождающиеся уроды, хамье… Не так страшно, когда урядники, но когда эти мужики, ужасно».

Тут и видишь, что любовь к «угнетенному народу» — это только любовь к своей мечте.

В заключение пункта приведем картину Репина, не являющуюся знаменитой

 
 Протодиакон (1877)

Характерен комментарий художника к этой картине: «Это экстракт наших дьяконов, этих львов духовенства, у которых ни на одну йоту не попадается ничего духовного — весь он плоть и кровь, лупоглазие, зев и рев бессмысленный…».С ожесточением сказано. И ожесточение против Церкви найдет у художника «достойный» выход — в сопоставлении свяшенника и борца за свободу.

«Освободительное движение» в творчестве Репина

В биографии И. Е. Репина был такой эпизод. В возрасте 22 лет он стал свидетелем казни Каракозова. И, придя домой, тут же по памяти набросал его портрет. Зачем? Вероятней всего, художник увидел в цареубийце героя — через много лет он и вспоминал его как героя.

 
Портрет Каракозова

Напрасно М. Разгулина в упоминавшейся статье пытается свести вопрос о значении понятия «свобода» для Репина только к «свободе творчества». Как и многие его современники, художник был отравлен мечтой об «освобождении», пленялся героизмом «борцов». Самодержавие ненавидел, Николая II, конечно, презирал, называл его (в переписке) «высокодержимордием». (И, заметим, мирился с собственным двоедушием, раз вполне вдохновенно выполнял императорские заказы). Писал в одном из писем В. Стасову: «Как невыносимо жить в этой преступной, бесправной, угнетающей стране! Скоро ли рухнет эта вопиющая мерзость власти невежества?».

Осенью 1879 года Стасов принес Репину первый номер нелегального журнала «Народная воля». Здесь был напечатан «отрывок из драмы» поэта Н. М. Минского (1856 — 1937) «Последняя исповедь». Стоит, хотя бы кратко, познакомиться с этим произведением, оно дает характерный для тогдашнего времени срез антицерковного сознания. Небольшая одноактная пьеса начинается с того, что ранним утром, перед казнью, в камеру осужденного молодого человека входит священник и тщетно пытается склонить его к покаянию перед смертью. Тот поначалу прогоняет священника, но затем, в ответ на увещевания, отвечает пространным монологом с такими, в частности, словами:

Прости, господь, что бедных и голодных
Я горячо, как братьев, полюбил...
Прости, господь, что вечное добро
Я не считал несбыточною сказкой.
Прости, господь, что я добру служил
Не языком одним медоточивым,
Но весь: умом, и сердцем, и руками...
Прости, господь, что родине несчастной
И в смертный час я верен остаюсь,
Что я, рабом родившись меж рабами,
Среди рабов — свободный умираю.

Текст пьесы вполне позволяет представить, что творилось в умах и сердцах наших предков-мечтателей. Примечательно, что в ответ на (не менее) вдохновенные уговоры священника осужденный вдруг говорит: «Ты задевать умеешь струны сердца», но затем признается, что в Христа и жертву Его не верит. Примечательны и горькие слова осужденного о любимом им народе. Приведем обвинение духовенству в устах борца за свободу:

Ты враг народа...
И не за то ль, что громкие слова
На языке всегда у вас,— друзьями
Вас должно счесть? Вы — слуги божьи? Так ли?
Но для кого ваш бог страдал и умер?
Кому служил он? Сильным? Богачам?
Зачем же вы с сильнейшими в союзе?
Как верных псов, над овцами своими
Назначил вас блюсти небесный пастырь:
Зачем же вы с волками подружились?
Из всех врагов презреннейшие — вы!
Трусливые, со сладкими словами,
Изменники, лжецы и лицемеры!


Интересно, что перед казнью молодой человек благодарит священника за любовь. Вот самый конец пьесы:

О с у ж д е н н ы й

.<…>

Твое лицо я первое в тюрьме
Беззлобное увидел... Перед смертью
Укоров я не слышал от тебя...
Старик! Твою я презираю рясу,
Но доброе под ней, быть может, сердце...
Как поп — мне враг, как человек — быть может,
Ты мне и друг... Прими же в благодарность
Ты мой поклон и теплое спасибо!..

Кланяется священнику; палач связывает ему руки.

Пьеса вдохновила художника, и шесть лет (1879 — 1885) трудился И. Е. Репин над полотном «Отказ от исповеди».

 
Отказ от исповеди

Пожалуй, революционер, изображенный у Репина, не стал бы прощаться со священником и благодарить его, такой гордостью он исполнен. Равно и священник изображен на картине не живым и сострадающим узнику человеком, но лишь как представитель государственно-церковной «махины», в последний раз и напрасно пытающейся подчинить свободную душу, «подмять» ее.

В XIX веке было принято говорить просто «движение», революционность же само собой разумелась. Пафосное прославление оного мы видим в картине Репина «Арест пропагандиста» (1880—1882).

 
Арест пропагандиста

Не станем разбирать ее, отметим только, что арестованный изображен как распинаемый.

Откровенная соотнесенность героя со Христом заметна в знаменитой картине «Не ждали» (1884)

Не ждали, 1884

Мария Разгулина в упоминавшейся статье мельком и сугубо эстетически замечает, что картина «Не ждали» отсылает нас к полотну А. Иванова «Явление Христа народу». Призадумаешься и сообразишь, что, действительно, фигура матери, по ее запечатленному движению, сродни фигуре выходящего из воды у Иванова. Но в последнем заметна радость о Христе, а в изображении матери — заметна ли радость? Скорее, наоборот. И здесь стоит иметь в виду не только явную, но и прикровенную соотнесенность сюжета знаменитой картины Репина с Христовыми страданиями. Обратите внимание на фрагмент.

 
Не ждали, фрагмент

Вы видите справа от головы матери гравюру на стене. Подразумевается (см. описание картины «Не ждали») гравюра с картины Карла Штейбена (1788 — 1856) «На Голгофе»

 
 Штейбен

Думается так, что вернувшийся из ссылки борец за свободу, оставшийся верным себе и чуждый комфорту, но по-прежнему радеющий сердцем только «о благе народном», восходит на Голгофу — неприятия самыми близкими.

Все лица картины так нравственно выверены, так верен их психологический рисунок, так внятен драматизм ситуации, что зритель не может не оказаться на стороне героя и, значит, на стороне «движения»! Я сам отлично помню сердечное свое впечатление от репродукции с этой картины, усиленное объяснениями родных. А мне было... лет шесть, наверное. Скажу категорично: тем хуже. Чем проникновеннее, искреннее и одареннее оправдание революционного соблазна, тем хуже, ибо тогда бесовство, скрытое в этом соблазне, тем тоньше.

Закончим пункт картиной Репина «Сходка» (1883).

 
Сходка

Главное в главном лице революционной (понятно) сходки — его решимость, ясно выраженная жестом руки, опирающейся о стол, и контрастирующая с почти младенческим ликом юного участника сходки за столом и внимательным, но отчасти и высокомерным, курящим персонажем постарше в правой части картины. Революционер, очевидно, соотнесен со Христом, и мы касаемся темы, иллюстрируемой этой картиной: героического служения лже-Христу революции. Наши предки-мечтатели попались на дьявольскую уловку служения, жертвенности...

Взгляд художника на Христа

В 1871 году Илья Репин окончил Санкт-Петербургскую академию художеств. Его выпускной работой была картина «Воскрешение дочери Иаира».

 
 Воскрешение дочери Иаира, 1871

Художник получил за нее золотую медаль и право пенсионерской поездки за границу на шесть лет.

Редко кто в России не любит Христа, редко для кого это имя безразлично. Церковь не любят и отрицают, а Христа любят и Церкви — противопоставляют. Мол, Христос за свободу, а Церковь нет. Что бы ни творилось в головах, Христос — драгоценность. И с одной стороны говорить об этом непросто, потому что в людях неверующих, нецерковных встретишь вдруг такое бережное и целомудренное отношение ко Христу, что устыдишься отсутствию оного у тебя самого, казалось бы, верующего. А с другой стороны есть очень простая вещь: только в Церкви живет отношение ко Христу как к Царю, только в Церкви живет благоговение к Нему и недопустимость искажений. И говорить о последних, адресуясь к братьям по вере, — просто. Да, согласятся, безумие так смотреть.

В девятнадцатом веке стало принято у нас поклоняться не Христу, а «народу». В кавычках, ибо предметом поклонения был не сам народ, а его как бы «чучело с плюсом». Вот и Илья Ефимович, выросший в благочестивой, верующей семье сбереженную с детства любовь ко Христу, то неподдельное чувство к Нему, которое заметно в картине «Воскрешение дочери Иаира», сочетовал с расхожими представлениями и чувствами культурного круга. В этом плане весьма выразительно письмо Репина Стасову о картине Иванова: « ... caмaя гeниaльнaя и caмaя нapoднaя pyccкaя кapтинa — «Явлeниe Xpиcra нapoдy» Ивaнoвa <…> Нa пepвый взгляд этo лyбoк; нo этo мгнoвeннoe впeчaтлeниe pacceивaeтcя, и пepeд вaми выpacтaeт pyccкий кoлocc. (Пo вocкpeceньям пepeд нeю тoлпa мyжикoв и тoлькo cлышнo: «Уж тaк живo! Тaк живo) И дeйcтвитeльнo, живaя выpaзитeльнocть ee yдивитeльнa! И пo cвoeй идee близкa oнa cepдцy кaждoгo pyccкoгo. Тyт изoбpaжeн yгнeтeнный нapoд, жaждyщий cлoвa cвoбoды, идyщий дpyжнoй тoлпoй зa гopячим пpoпoвeдникoм «пpeдтeчeю». Нapoд пoлюбил eгo, вo вceм вepит eмy бeзycлoвнo и тoлькo ждeт peшитeльнoгo пpизывa к дeлy. Нo вoт пoкaзывaeтcя нa гopизoнтe вeличecтвeннo-cкpoмнaя фигypa, пoлнaя cпoкoйнoй peшимocти c пoдaвляющeй cилoю взглядa... Кaк вocпpoизвeдeны эти двa кoлoccaльныe xapaктepa. Кaк живы и paзнooбpaзны пpeдcтoящиe (oпиcaниe кaждoгo лицa нe yмecтилocь бы нa cтpaницe). Тoлпa вдaли, вoпиющaя в yгнeтeнии, пpocтиpaя pyки к избaвитeлю. Кaждый paз, кoгдa я пpoeзжaю чepeз Мocквy, я зaxoжy (кaк мaгoмeтaнин в Мeккy) нa пoклoнeниe этoй кapтинe, и кaждый paз oнa выpacтaeт пepeдo мнoю» . Да уж, про Мекку он точно сказал, непроизвольно-правдиво употребил сравнение, не имеющее отношения к православию. Комментарии и оценки здесь излишни: «yгнeтeнный нapoд, жaждyщий cлoвa cвoбoды», «пpизыв к дeлy», «cпoкoйная peшимocть (Христа) c пoдaвляющeй cилoю взглядa» — все эти выражения говорят сами за себя. Христос вопринимается как глава «движения» и только. Таким образом, нет ничего удивительного в том, как одновременно и приемлемы, и чужды образы Христа, созданные Репиным в зрелые годы. Обратим внимание на один из них:

 
 Христос, 1877

Сравните с автопортретом:

 
Автопортрет

Черты те же. И если присмотреться к лицу осужденного на казнь в картине «Отказ от исповеди», то и тут нельзя не увидеть сходства с лицом художника. Так это и было для деятелей искусства конца XIX-го, начала ХХ-го века: «Мой Христос» как «Мой Пушкин» у Цветаевой, и непременно Христос, не имеющий к Церкви никакого отношения, глава «движения».

При этом лично для Репина Христос оставался — драгоценностью, с которой и только с ней связаны самые глубокие радости. В 1921 году, в Финляндии, в разлуке со многими дорогими ему людьми, вдруг узнает он, что А.Ф. Кони оправился после тяжелой болезни. Художник пишет другу: «Вера (старшая дочь — А.М.) меня так обрадовала известием, что Вы живы и читаете лекции. Я также был похоронен и из Швеции получил даже прочувствованный некролог с портретом. Как не радоваться! И эта радость дала мне идею картины.я подумал, что и Христос обрадовался, когда почувствовал, что он жив и здоров был настолько, что отвалил камень (вроде плиты) заставлявший вход в хорошо отделанную гробницу Никодима, и вышел. Испугавшаяся стража соскочила в овраг. Он поднялся к дороге, огибающей стену Иерусалима, это совсем близко, тут же и Голгофа, и налево хорошо были видны кресты с трупами разбойников, а посреди и его — уже пустой крест, сыто напитанный кровью, внизу лужа крови. И трупы с перебитыми голенями еще истекали, делая и от себя лужи, на которые уже собаки собрались пировать...» Лихое и весьма «реалистическое» описание главного события в истории человечества! Да простит мне читатель, что приобщаю к нему и приобщу к картине «Голгофа», вдохновленной приведенной только что фантазией. Мы видим, что 77-летний Илья Ефимович совсем забыл Евангелие: путает Иосифа Аримафейского с Никодимом и оставляет распятых разбойников на крестах. Сам же пишет про перебитые голени, а их перебивали только для того, чтоб не оставить тел висеть в субботу (Ин.19.31). Впускает на Голгофу собак — причем в письме собаки лижут только кровь разбойников, а на картине «Голгофа» — кровь Христа,

Голгофа

и это — самый центр картины! Приходится простить старику кощунство — оно несознаваемое, «слева» подсказанное и «реализмом» подхваченное. Печально прикасаться к подобному самосвидетельству.

Утешает то, что в 1920-е годы (напомним, что Репин умер в 1930 г.) художник вернулся в Церковь. Ключевую роль в его возвращении сыграло то, что финские власти притесняли православных: «заставляли священников не носить рясы, не надевать кресты, стричься, отмечать праздники по новому стилю. А Репин всегда был на стороне униженных и оскорбленных. И он поет в церковном хоре, хотя в тот момент, когда Толстого отлучили от церкви, он дал себе слово на порог туда не ступать».. Так рассказывает в своем интервью куратор выставки на Крымском валу Татьяна Юденкова. Интересно также прочитать о последних годах жизни художника в каталоге выставки. Мы узнаем (на стр. 72), что в одном из писем 1922 года Илья Ефимович пишет: «когда ... революция начала издеваться над церквями, я возобновил общение с православием и очень, очень хорошо себя почувствовал». Слава Богу.

 
Церковь, куда ходил Репин

Заключение

Перед нами «история с хорошим концом». Господь не оставил Илью Ефимовича. Невольно задумаешься, что ведь и Толстого не оставлял Он: вспоминается, как всегда хорошо бывало писателю в Оптиной, и, кто знает, не покинь он монастырской гостиницы (после ухода из дома), все могло бы иначе повернуться... (Дальше-то буквально сторожили его — чтоб непременно умер вне Церкви).

Итак, великого художника Репина, в отличие от великого писателя Толстого, соблазнителем не назовешь. В 1890-е годы художник отошел от революционной тематики (и Стасов упрекал его за это), его картина «17 октября 1905 года» — это памфлет против оголтелого свободолюбия, советской власти он не признал. Справедливости ради стоит привести отрывок из позднего письма Ильи Репина Корнею Чуковскому, из которого видно, что и в конце жизни художник не переосмыслил идеалов молодости: «От юности, — писал он в 1926 году (выделено им) — входя душой в героическую стезю бескорыстнейших мечтаний молодежи, и я полезен в сумме общего движения в пользу Революции». Но, во-первых, Чуковский не дает познакомиться с контекстом цитаты, а во-вторых, мы видели, что самым дорогим для Репина все же оставался Христос, и на картине «Голгофа», пусть кощунственной, мы видим вдалеке пещеру, в ней — свет, и свет необычный. Не передал ли он в нем то, что берег в своем сердце?

Крушение России в 1917 году подготавливалось весь XIX век. Увы, Репин, как было показано, послужил «освободительному движению» всей силой своего дарования, и соответствующие полотна стали неотъемлемой частью русской культуры. Но можно смотреть на них как на свидетельства трагедии, вписанной в трагедию многих наших талантов и гениев, не порывавших, как казалось им, со Христом, но уверенных, что в Церкви-то уж точно Его не встретишь, а надо мол искать Его «на стороне далече».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале