«Дылда»: метафора всепроникающей войны

События в «Дылде» разворачиваются в 1945 году после окончания войны. Главная героиня, бывшая зенитчица Ия, живёт в коммуналке, работает медсестрой в госпитале и воспитывает маленького сына. При этом с фронта она вернулась раньше срока из-за контузии, после которой с ней иногда случаются странные приступы — девушка теряет способность двигаться и застывает на какое-то время в звенящей тишине. Каждый такой приступ похож на оглушающую тишину после взрыва. Приступы эти станут, наверное, самым страшным лейтмотивом фильма. И они же выведут эту тягостную формулировку: после войны продолжают звучать взрывы, которых на самом деле нет. Далее в истории произойдёт трагическое событие, оно изменит не только жизнь Ии, но и жизнь её фронтовой подруги Маши, вернувшейся в Ленинград. На этом месте придётся обойтись без спойлеров, так как сам режиссёр считает, что они могут максимально испортить впечатление от фильма.

В каком-то смысле «Дылда» — это «Теснота-2». В «Дылде» также нет ощущения свободы, но теперь это соответствует книге Алексиевич, которая грустно пишет: «Раньше думала, что перенесённые страдания делают человека свободным, он принадлежит уже только самому себе. <…> Теперь обнаруживаю — нет, не всегда». Камера у Балагова постоянно фиксируется на крупных планах, сжимая пространство и как бы говоря: война кончилась, а людям всё равно тесно — тесно в коммуналках и переполненных госпиталях, тесно внутри самих себя и внутри этой новой неустроенной жизни. Одним из ключевых второстепенных персонажей выступает тут фронтовик Степан, почти полностью парализованный в результате ранения и не желающий жить внутри этой телесной «тесноты». «Дылда» показывает, чем чревата война — она сжимает не только пространство для жизни, но и саму жизнь.

Как и «Теснота», «Дылда» имеет чёткую цветовую палитру, в которой на сей раз превалируют зелёный и красный цвета. Они проникают всюду — захватывают одежду главных героев, стены коммуналки и больницы, мелкие предметы быта и интерьера. По непонятной причине это цветовое решение Балагова часто не понимают и ставят ему в минус. Между тем, зелёный цвет здесь может символизировать траву, а красный — ожидаемо — кровь. Получаются кровь и трава — как метафора бесконечной всепроникающей войны, которая не заканчивается даже после своего окончания (вспомним ещё раз неслышные, но оглушительные взрывы). Эта война остаётся разлитой в воздухе, незримо оседает на предметы, не уходит.

Собственно, почти об этом пишет Алексиевич в «У войны не женское лицо». Писательница родилась уже после войны, в 1948-м, но она прекрасно помнит, как всё детство ей напоминали о войне: «О войне вспоминали всегда: в школе и дома, на свадьбах и крестинах, в праздники и на поминках. Даже в детских разговорах». Видимо, из книги Алексиевич проникла в фильм и другая важная тема — тема несправедливого отношения к женщинам, прошедшим войну: «Кончилась война, они оказались страшно незащищёнными. Вот моя жена — умная женщина, и она к военным девушкам плохо относится. Считает, что они ехали на войну за женихами, что все крутили там романы».

В итоге у молодого режиссёра получается действительно антивоенное кино, причём оно хорошо вписывается в современный контекст и встаёт примерно между двумя фильмами — недавно выходившей в прокат «Войной Анны» Алексея Федорченко и «Мальчиком русским» Александра Золотухина, который в прокат пока не вышел, но был показан на Берлинале-2019. «Дылда» — это не история о любви двух женщин, не спекуляции на тему войны и не чернуха.

О чём же этот фильм? Ответ на этот вопрос могут дать пересекающиеся эпизоды с танцами из «Тесноты» и самой «Дылды». Вспомните, как Илана из первого фильма режиссёра танцевала на дискотеке — упорно, отчаянно, почти до потери сознания. И посмотрите, как Маша в зелёном платье кружится среди стен коммуналки. «Дылда» — кино о том, как сквозь любую тесноту пытается пробиваться жизнь. Да, отчаянным танцем почти до потери сознания.