Ликвидатор аварии в Чернобыле: Действовали по принципу «кто, если не мы»

Владимир Николаевич Татуревич был ликвидатором на Чернобыльской АЭС и пробыл там 25 дней. Он поделился историями о работе ликвидаторов, рассказал о распорядке дня, питании, обмундировании и многом другом.
 

— Когда вы поехали в Чернобыль? По своей воле или вас призвали?

— Меня забрали через военкомат, 6 августа пришла повестка. Я приготовился, съездил на завод, свое место работы, и 8 августа был уже в батальоне. Вообще, я был невоеннообязанным в мирное время, то есть фактически меня не имели права призывать туда. Но все врачи до единого во время медосмотра указали, что я годен — в то время все были годны, если руки и ноги есть. Мы действовали по принципу «кто, если не мы».

Был такой показательный случай: когда мы отправились в Чернобыль, по дороге ехало какое-то «гнилое» начальство. Нас, 120 человек, выгрузили на радиоактивную траву, где мы пролежали часа два, пока это начальство летело с бешеной скоростью, чтобы не облучиться. А нас было не жалко.

 

— Кто из ваших знакомых тоже поехал на АЭС?

— Мой старший брат тоже был в Чернобыле. Его забрали 29 мая. Саша попал на всё горячее, городил тридцатикилометровую зону, грунт снимал, спал в палатке на радиационном песке. Он рассказывал, что им выдали прорезиненную химзащиту без кальсон. Жара 30 градусов. Они натерли все в кровь, вечером никто работать уже не мог. Только потом привезли уже бельё и они продолжили работу. Поэтому ему досталось больше, чем мне. Когда я приехал, Саша был заместителем командира роты по политической части. Он на тот момент находился в Чернобыле уже два месяца.

— Была ли возможность не ехать в Чернобыль?

— Врач в Чернобыле мог все. Была возможность заплатить, получить справку и уехать домой. С нами ехал парень лет 25. Смотришь на него — он ничего не видит, его трясет. Это кошмар. Мы приехали туда и нас завели в комнату, он забился в угол. В тот день он не работал, его отвезли в госпиталь и больше мы его не видели.

 

— Где вы жили? Как был организован быт?

— Мы жили в Белоруссии в палатках по восемь человек. В сентябре было, конечно, прохладно уже. Кормили нас как на убой. Было много мяса, тушенки. Там стояли вагоны воды, круп и всего прочего. Считалось, что после реактора нужно было «промыть» организм, выпить что-то спиртное, поэтому нам давали водку.

— Какое защитное снаряжение вам выдавали?

— Сначала нас переодели в военную форму, а гражданскую одежду упаковали, подписали и где-то сложили. Было три комплекта обмундирования: парадное, в котором мы находились в батальоне; дорожное, в котором мы ехали на реактор; и та одежда, в которой мы были на самом реакторе. В дорогу мы переодевались, потому что ехать надо было два часа, летела пыль и грязь, всем выдавали респираторы, машины были открытые.

 

— В чем заключалась основная работа?

— Мы работали в четыре смены по шесть часов, круглые сутки. Моя группа ездила обычно к шести утра. В три часа подъем, завтрак, сухой паёк и в четыре выезд. На разводе, где распределяли обязанности, стояло около 2-2,5 тысяч людей. Мы переодевались, получали задание и отправлялись на смену.

Работы были разные, по 3 или 5 минут, на крыше 1 минуту. В первый день мы отгораживали территорию реактора колючей проволокой. Столбы уже стояли. Двое тащат, разматывают колючку, другие прибивают к столбу, потом менялись. Были сделаны специальные кирпичные или бетонные укрытия, закрытые свинцовыми плитами, куда мы убегали.

Еще мы заливали бетоном административное здание между четвертым и третьим реактором. Оно было достаточно высоким и настолько же уходило вниз под землю. Сверху мы пробили дыру, вставили шланг и так заполняли это здание бетоном. От взрыва оно не разрушилось, но были вбиты окна, двери, где-то стена обвалилась. Наша задача была заложить эти проемы. Принцип такой: бегут четыре человека, лопаты там уже лежат, двое держат мешки, а другие двое набрасывают в них бетон. Следующая партия хватает эти мешки и закладывает проемы.

 

— Как строились отношения между начальством и подчиненными? Принуждали ли вас делать то, что опасно?

— Спасибо нашему командиру Сергею, он строго нас предупреждал об опасности и контролировал время. Других я не слушал. В последние дни я уже никуда не ездил, потому что набрал свою дозу, хотя при желании можно было, за это еще и больше платили. Но наш командир не разрешил, сказав: «Володь, иди, ты меня потом вспомнишь. Сегодня деньги есть, завтра нет, а здоровье не вернёшь».

Но не у всех было такое отношение к солдатам. При мне был однажды случай такой. Мы работаем, меняемся, а два паренька стоят в коридоре, по которому другие обычно пробегают не останавливаясь. Там рентген 15 было. Их командир им сказал его подождать, а сам пошел что-то узнать. Они стоят и стоят, ждут его. Кто-то им все-таки сказал, что это опасно, и увел в отгороженную комнату. Но они провели в этом коридоре где-то минут 40 и превысили норму облучения в 10 раз.

Мы, конечно, этому майору тогда морду набили. Он кричал, угрожал, а нам что? Пацанов жалко, они солдаты срочной службы, молодые, лет по 19. Им еще жить да жить.

 

— Что делали в свободное время?

— В карты играли (смеётся). Иногда мы рыбачили в каком-нибудь пустующем поселке. Вы бы видели, сколько там на деревьях было яблок и груш! Да еще такие огромные, я больше никогда не видел таких в своей жизни. Их никто не срывал. Иногда в деревнях встречались люди, которые не захотели уезжать или вернулись обратно.

— Были ли вы на реакторе и что можете об этом рассказать?

— Я был на третьем реакторе (остановлен в 2000 году — «ТД»), но заглядывать куда-то, естественно, не было желания, только работа. На нас надевали специальную защиту, противогаз, две плиты свинцовые по 8 кг и просвинцованный передник. При взрыве же выбросило радиоактивный графит, наша задача была его сбросить вниз. Роботы не функционировали, приходилось все делать нам. Хватаешь пару кусков в руки и бросаешь с крыши.

 

Беда в том, что на реакторе нами управлял вечно пьяный майор, который утверждал, что на крыше уровень радиации всего 100 рентген. А уже спустя лет 25 я смотрел программу, где дозиметристы просили прощения, что скрывали настоящий уровень радиации на крыше — до 12 000. Когда мы были там в августе-сентябре, то радиация уже меньше была, но люди до нас попадали под это облучение и явно не дожили до наших дней.

Был такой случай: два парня по рюмке выпили и пошли посмотреть на четвертый реактор (на нём произошла авария 26 апреля 1986 года — «ТД»). Все вроде бы отгорожено, но пройти можно было. Первый, который пошел, попал под выброс радиации, у него сразу пошла кровь из ушей, носа, сосуды полопались. Второй задержался, а потом, когда увидел своего товарища, оттащил его и сам получил приличную дозу радиации. Обычно те, кто попадал под такой выброс, умирали в течение трех дней. У них кожа отслаивалась от костей вместе с мясом.

— Какие льготы положены ликвидаторам аварии?

— Сначала проезд, коммунальные услуги и так далее были полностью бесплатными для чернобыльцев. Но со временем все убрали и сделали вновь платным (Владимир Татуревич — гражданин Украины — «ТД»). В 1994 году я получил группу инвалидности, за что мне должны были выплатить определённую сумму денег. Но прошло уже 25 лет, а я все еще жду. Нам не выплачивают на оздоровление, забрали пенсии. Только дают бесплатную путёвку в санаторий. И на том спасибо.

Материал подготовлен студентками факультета журналистики МГУ Дианой Мамоновой и Соной Рустамовой в рамках проекта «Чернобыль. Рассказ о том, как все было. Без цензуры, без прикрас, только правда»


Фото из личного архива Владимира Татуревича

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале