Сто лет назад в России появились коммунальные квартиры
 |
| Фото: ТАСС |
«В тесноте и обиде...»
Революционное решение квартирного вопроса началось с «реквизиции квартир богатых для облегчения нужды бедных». В 1919 году Наркомздрав определил санитарную норму жилой площади на человека — 18 квадратных аршин (9,1 кв. м). Все «излишки» подлежали изъятию и распределению среди трудящихся. Начался «жилищный передел», из-за которого слово «дом» на долгие годы заменилось неслыханными доселе «жилплощадью» и «квадратными метрами».
Как ни пытались «буржуи» уберечь свой жизненный уклад, «самоуплотняясь» — то есть прописывая к себе родственников и друзей, соседства с пролетариатом избежать не удалось. Поэтесса Ирина Одоевцева, приехавшая летом 1921 года в Москву, на Басманную, с ужасом писала: «...в квартире из шести комнат двадцать один жилец — всех возрастов и всех полов — живут в тесноте и обиде»1.
Голод и поборы военного коммунизма, жажда наживы эпохи нэпа, индустриализация и принудительная коллективизация гнали огромные людские потоки в крупные города. После мытарств по инстанциям приезжие оседали в коммунальных квартирах.
Санитарные нормы к 1930 году были снижены до 5,5 кв. м в Москве, 3,5 — в Челябинске, 3,4 — в Красноярске, а в Донбассе и вовсе до 2,2.
Острый жилищный кризис воплотился в частушке 1920-х годов:
Эх, привольно мы живем —
Как в гробах покойники:
Мы с женой в комоде спим,
Теща в рукомойнике.
Семьи ютились в монастырских кельях, конюшнях, подвалах, чуланах, бесконечно делили анфилады комнат фанерными перегородками.
«Новая жилищная политика» 1921-1926 годов ослабила контроль за распределением и потому слегка изменила социальный состав «уплотнителей»: жилье можно было снять за деньги, а за большие — даже с «излишками». Но в конце 1927 года Постановлением Совнаркома «нувориши» были вышвырнуты из национализированных домов, и все вернулось на круги своя.
«Народ очень уж нервный...»
Коммунальный быт 1920-х годов стал лейтмотивом творчества Аверченко, Зощенко, Булгакова, Ильфа и Петрова, Хармса. Писатель М.Л. Слонимский утверждал, что Зощенко свой особый язык почерпнул в коммунальной квартире Дома искусств, и «так впитал в себя этот язык, что никаким другим писать уже не мог». «Воронья слободка» И. Ильфа и Е. Петрова стала синонимом коммунальной квартиры. В качестве той самой «квартиры номер три, в которой обитал Лоханкин», Петров обессмертил свою московскую коммуналку в Кропоткинском переулке.
 |
| Общая кухня |
Вчерашние крестьяне и аристократы, прислуга и домовладельцы, интеллигенты, пролетарии и «ответственные работники» учились мирно сосуществовать, готовить на общей кухне, мыться в общей ванне, если таковая имелась, и, наконец, пользоваться общей уборной. В иной квартире число жильцов могло достигать сотни, в среднем — 25-50 человек. В обиход незамедлительно вошло выражение «поссориться, как домашние хозяйки на коммунальной кухне». Ничтожный повод мог спровоцировать всеквартирный скандал.
«Народ очень уж нервный. Расстраивается по мелким пустякам. Горячится. Оно, конечно, после гражданской войны нервы, говорят, у народа завсегда расшатываются», — диагностировал Михаил Зощенко.
Правда, отношения между соседями регулировались «Правилами внутреннего распорядка в домах и квартирах» и квартуполномоченным, который избирался жильцами и отвечал за соблюдение этих правил, за оплату счетов да и в целом приглядывал за соседями. Но «Правила» помогали мало — как и Примирительно-конфликтные комиссии по жилищным делам, появившиеся в 1927 году.
Поэт Давид Самойлов подмечал: «Коммунальная квартира 20-х годов была необычным полем для страстей, часто низменных, ареной трагедии, почвой для развращения и преступления... Насилие, которое было главным методом революции, сказалось и здесь в насильственном создании коллектива. Лишь на следующем этапе, после нэпа, она начала образовываться в среду».
К концу 1920-х стало ясно, что, в отличие от НЭПа, коммуналка — действительно «всерьез и надолго».
К началу 1930-х годов в старом фонде практически не осталось «отдельных» квартир, а те, что строились, были исключительной привилегией новой советской элиты — партийной верхушки, стахановцев, выдающихся деятелей культуры. Жители коммунальной квартиры стали привыкать к вынужденному добрососедству.
 |
| Фото: «Российская газета» |
Как подметила Е.С. Вентцель, «живя так долго вместе и рядом, нельзя оставаться чужими»: «Между соседями возникает своеобразная родственность, отнюдь не любовная, скорее сварливая, но все же родственность. Они ссорятся, оскорбляют друг друга, срывают один на другом свою нервную злобу — и все же они семья. Заболеешь — соседи купят что надо, принесут, чайник согреют».
О том же вспоминал историк Ю.Л. Бессмертный: «Хотя отношения между разными жильцами квартиры бывали неровными, в лихую годину все приходили друг другу на помощь. Это случалось не только тогда, когда кто-то заболевал. Сочувствие явственно ощущалось и в страшные дни арестов 37-38 годов. Репрессии коснулись тогда пяти из семи семей, живших в нашей квартире». Нередкими, впрочем, были и другие примеры — когда соседи доносами пытались улучшить собственные жилищные условия.
Подрастали дети коммуналок — первое поколение, которое воспринимало коллективное бытие как нечто само собой разумеющееся. Эти дети росли со сверстниками под присмотром соседей, гостили в соседских комнатах и уже не испытывали душевных мук от невозможности уединения, как их родители. Для них была нормой тесная комната с отгороженной фанерой или занавеской родительской «спальней», с продуктами, вывешенными из окна в авоське; кухня, тесно заставленная столиками с примусами; понедельная уборка мест общего пользования; часто незапертая общая дверь; длинный список жильцов с указанием, кому сколько раз звонить; чья-то няня или домработница, спящая в общем коридоре, заставленном вязанками дров, шкафами, велосипедами и тазами; лампочки и счетчики над дверью каждой комнаты и общий телефон.
Все жили вровень, скромно так: система коридорная
На 38 комнаток всего одна уборная,
— пел выросший в коммуналке «на Первой Мещанской в конце» Владимир Высоцкий.
Все это было жизненным пространством подавляющего большинства городских детей. Они вырастали, обзаводились семьями и переезжали в новую коммуналку.
Военное поколение коммуналок
Как утверждает фронтовик Самойлов, «понятие о неминуемости совместной жизни, о взаимопомощи», «о приспособляемости и контактности» очень помогало «детям коммуналок» на фронте.
Великая Отечественная привела к новому витку «уплотнений». За годы войны и немецкой оккупации страна лишилась около 70 млн кв. м жилплощади. Эвакуированные подселялись в густонаселенные коммунальные квартиры, а вернувшись домой, обнаруживали свои комнаты занятыми новыми владельцами. Эта участь постигла даже фронтовиков, несмотря на то что жилплощадь закреплялась за ними по закону. Целым семьям приходилось годами жить в землянках и бараках — даже к началу 1952 года в бараках проживали 3 млн 758 тысяч человек, и комната в коммуналке в этих условиях была везением.
 |
| Фото: «Российская газета» |
Постепенно страна отстраивалась, огромные коммуналки сменялись небольшими двух-трехкомнатными, а после — невиданной роскошью — «экономичными благоустроенными квартирами для заселения одной семьей». Медленно, трудно — но уходившие, казалось, в небытие «вороньи слободки» стали вспоминаться с теплотой и любовью. Злая сатира сменилась лирикой о «золотом соседстве»:
В нашенской квартире коммунальной
Кухонька была исповедальней,
И оркестром всех кастрюлек сводным,
И судом, воистину народным,
— ностальгировал Евгений Евтушенко в 1983 году. Тогда же вышла на экраны элегическая комедия «Покровские ворота», навсегда окутавшая коммунальный быт флером романтики, а «исход москвичей из своих ульев в личные гнезда» — светлой грустью по утерянному добрососедству, взаимовыручке, участию...
Даниил Гранин писал: «Музеи городов должны, наверное, сохранять квартиры не только великих людей, но и просто людей. Мне хотелось, чтобы сохранилась и коммунальная квартира трудных тридцатых и сороковых годов...»11 Даниил Александрович был бы доволен: сегодня музеи коммуналки есть в Санкт-Петербурге, Москве, Подольске, Иванове, Коломне, Краснокамске...
Настоящее время
С начала 1990-х годов вместе с возвратом к рыночной экономике и приватизацией жилого фонда в крупных городах начался процесс расселения коммунальных квартир. Расселением коммунальных квартир начали заниматься риелторы.
 |
| Фото: «Российская газета» |
Аналоги коммунальных квартир в других странах
Хотя понятие «коммунальная квартира» возникло в эпоху СССР, проживание нескольких семей в одной квартире не являлось исключительной особенностью советского общества. И сейчас, если наниматель или арендатор комнаты в квартире, принадлежащей одному собственнику, будет иметь государственную регистрацию договора найма на срок более одного года (по ГК РФ), то такую квартиру на время договора также можно назвать «коммунальной».
Аналог коммунальных квартир существует в Германии — Wohngemeinschaft (WG), когда несколько человек (обычно студентов) снимают одну квартиру. Такая же практика существует в Дании, США и некоторых других странах. В отличие от перечисленных аналогов, специфическими чертами коммунальных квартир в эпоху СССР были государственная собственность, заселение таких квартир государственными органами по нормативам жилой площади, не требующее взаимного согласия заселяемых семей, а также превалирующее участие государственных органов в повседневной жизни жильцов.
В Гонконге существуют так называемые «дома-клетки» — квартиры, в которых в каждой комнате живут несколько человек и делят между собой общую кухню и санузлы. Жильцы таких квартир имеют очень мало личного пространства и вынуждены отделять его металлической клеткой.
В США коммунальные квартиры существовали в Нью-Йорке и других портовых городах в периоды нехватки жилья, вызванной наплывом большого количества иммигрантов. Модель такой квартиры даже представлена в Национальном музее Американской истории в Вашингтоне.
