Как Паскаль повлиял на Достоевского

Паскаля и Достоевского роднит многое: сосредоточенность на «тайне человека» и путях ее разрешения, критика атеизма и апология христианства, раскрытие следствий гордости и смирения как полярных духовно— психологических сил личности, отношение к иезуитской морали и ярко выраженный христоцентризм, выяснение границ «евклидова ума» и роли «законов сердца». Именно последней проблеме посвящены мои замечания.

Сердце понимается и Паскалем, и Достоевским как основание внутреннего мира человека, корень его деятельных способностей, источник доброй и злой воли. Движения сердца формируют духовный склад личности, органично приводят ее мысли к определенным идеям и теориям. Стройные умозаключения как бы обслуживают сердечно— волевое представление и в конечном итоге всегда уступают ему — несмотря на любые усилия разума освободиться. «У сердца, — подчеркивает Паскаль, — свои доводы, которых совсем не знает разум».

Достоевский раскрывает ту же зависимость между главными силами «внутреннего человека»: «Ум — способность материальная, душа и дух живет мыслью, которую нашептывает ей сердце... Мысль зарождается в душе. Ум — орудие, машина, движимая огнем душевным...» Следовательно, «машина ума» оказывается необходимым, но подсобным инструментом для лишь частично внятного оформления «нашептываний сердца» и заключения в логические рамки «душевного огня». Главным же является содержание и целеустремление основополагающих сердечно— волевых желаний. Достоевский потому и был пророком, что умел находить фундаментальные «точки, о которых грезит сердце» и которые в скрытом виде — будучи разбавленными водой логики, науки, социальных учреждений — входят в историческую жизнь, предопределяя развитие идей и теорий. Об этом напоминал Достоевский незадолго до своей кончины: «...ошибки и недоумения ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца... ошибки сердца есть вещь страшно важная: это есть уже зараженный дух иногда даже во всей нации, несущий с собою весьма часто такую степень слепоты, которая не излечивается даже ни перед какими фактами, сколько бы они ни указывали на прямую дорогу; напротив, перерабатывают эти факты на свой лад, ассимилируют их со своим зараженным духом...»

И у Паскаля, и у Достоевского сердце является своеобразным органом познания тех сторон бытия, которые неподвластны разуму. «Познать природу, душу, Бога, любовь, — пишет Достоевский, — это познается сердцем, а не умом... Ежели цель познания будет любовь и природа, тут оказывается чистое поле сердцу». А вот что читаем у Паскаля: «Сердце чувствует Бога, а не разум. Вся суть веры в том, что Бог постигается сердцем, а не разумом...»

Сердце, подчеркивает Паскаль, так же естественно ставит эгоцентрическую личность в центр вселенной и отворачивается от Бога, как и наоборот — любит Бога и охладевает к удовлетворению своекорыстных устремлений: «Вы отбросили одно и сохранили другое — разве с помощью разума вы любите?»

Боголюбие или самолюбие,— именно так, как бы вслед за Паскалем, но с гораздо большей остротой ставится вопрос у Достоевского. Писатель полагал, что отказ от стремления «по своей глупой воле пожить» происходит в человеке только тогда, когда его душа полностью захвачена абсолютным идеалом, стирающим в ней все остальные «идеалы» и идолы. Воцарение же Иисуса Христа возможно лишь в чистом сердце. Стало быть, очищение от «сердечного бреда» эгоистической натуры становится самой существенной задачей. «Всяк ходи около сердца своего», — призывает старец Зосима в «Братьях Карамазовых» вглядываться в «начала» и «концы» многообразных человеческих желаний и побуждений.

И Паскалю, и Достоевскому были одинаково близки слова 50 псалма и заключенная в них краеугольная мысль: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей».

Впервые опубликовано 1 января 1997 года под названием «О некоторых родственных чертах антропологии Б. Паскаля и Ф. Достоевского»