«Безбожная» история Церкви, святых и страны

Я благодарен Андрею Анатольевичу Мановцеву за рецензию на мою книгу: уже много лет он является для меня образцом корректной научной и публицистической полемики. Однако попробую возразить своему оппоненту «без гнева и пристрастия». 

Начну с того, с чем я полностью согласен: «Особое внимание, которое он уделил этой истории (роману цесаревича Николая Александровича и балерины Матильды Кшесинской — «ТД»), поместив ее в самом конце книги, подробно и старательно-достоверно ее изложив, говорит о сильном желании историка оправдать главный пафос его трудов по развенчиванию "лишнего почитания" святого царя: думайте о том, что он был — обыкновенный человек, отдавайте ему должное как семьянину и страдальцу, но не больше, ни в коем случае не больше!»

Я действительно очень много внимания уделил Матильде Кшесинской и в переиздании книги постараюсь уменьшить число упоминаний о ней. Но связано это не с тем, что я хотел принизить будущего императора, а с тем, что одним из поводов для создания книги, основной текст которой был написан больше двух лет назад, стал фильм Алексея Учителя «Матильда». Вспомните, какие споры бушевали вокруг этой картины! Разумеется, сейчас я бы писал про Николая II иначе, и, например, куда больше внимания уделил бы неблаговидной роли Временного правительства и лично Александра Керенского в судьбе царской семьи.

Но вот с другими возражениями моего оппонента я не согласен, и попробую объяснить, почему.

Почему канонизация царской семьи — «политический акт»?

Андрей Мановцев пишет, что мне, историку Церкви, «и в голову не приходит, что в решениях Церкви может совершаться воля Божия. Автор рассуждает лишь политически, он примиряется с фактом канонизации, признавая "мудрость Церкви", нашедшей социально-политический компромисс». 

Считаю, что историк, который пытается дать ответы на загадки прошлого, похож на следователя, расследующего преступление. Представьте себе, что в официальном протоколе будет написано: «Расстрел Николая II произошел по попущению Божию, чтобы через 82 года Русская Православная Церковь по своей мудрости смогла бы причислить царскую семью к лику святых».

Информационная ценность такой цитаты равна нулю: из нее читатель не получает никаких конкретных фактов. Николая II расстреляли и объявили святым потому, что этого хотели Бог и Церковь — ни светскому, ни церковному читателю такого объяснения недостаточно, поэтому в своей книге я писал только о тех причинах канонизации царской семьи, которые можно проверить, доказать и опровергнуть. Русская Православная Церковь, как и любая другая организация или человек, действует в конкретных исторических условиях и преследует вполне определенные цели. К 2000 году в России были и сторонники канонизации царской семьи, и ее противники. Поэтому любое решение о канонизации человека, который в земной жизни был политиком и руководил страной, было бы политическим актом, который бы приветствовала лишь часть и российского общества, и православных верующих. Это был компромисс, который показал мудрость Русской Православной Церкви, потому что отказ от прославления царской семьи мог привести к куда более негативным последствиям, чем канонизация, которую не приняла часть православных христиан.

В Русской Православной Церкви есть большая группа людей, которая провела «личную деканонизацию» последнего русского императора. Они не понимают, как слабый политик, который попал под сильное влияние любимой жены, может быть святым. В своей книге я попытался для них объяснить те причины, по которым Церковь приняла свое решение. И разумеется, для такого читателя нужны были рациональные аргументы, а не пересказ жития или объяснение действий Церкви ее мудростью.

А как же благодать?

Андрей Мановцев упрекает меня в том, что в попытке сказать, что такое святость я «не говорю ни слова о Боге или Божественности» и «акцентирую внимание на праведности или талантливости (?)», а также «чужд понятиям "благодати", "благодатности"».

25 лет я занимаюсь житиями святых как жанром средневековой литературы. Больше всего я изучал жития преподобных отцов, и поэтому мне близко представление митрополита Антония Сурожского: он писал, что святой — это человек решительный, который всю свою жизнь может посвятить Богу и ближним, и, в юности приняв монашеские обеты, быть им верным до смерти. В жизни этих праведников было место и чуду, и благодати, и молитве, но в книге, посвященной канонизации царской семьи, нужно было показать разницу между понятиями «святой» и «успешный политик», «страстотерпец» и «герой». Объяснить, как человек мог использовать все возможные средства для достижения успеха и сохранения жизни своей семьи, но не стал этого делать.

Именно поэтому я акцентировал внимание на человеческой природе святости, постаравшись избежать разговора о Боге и благодати. Во-первых, эти явления сложно описать языком науки или исторического расследования. Мне хотелось разговаривать со светским читателем на его языке и объяснять сложные вещи так, чтобы они были понятны и нецерковному человеку. Этому меня учили в университете, в аспирантуре, и в хороших СМИ, включая «Татьянин день».

Монархофобия, монархофилия или внимание к человеку? 

Мой оппонент пишет, что «интеллигенция боится монархии из инстинкта самосохранения. Ибо, если признать ту роль, которую играло самодержавие в более чем тысячелетней истории России, если согласиться с его стержневым характером для нашей истории и с тем, что февральская революция 1917 года — это катастрофа, то придется тогда согласиться и с тем, что писали авторы сборников «Вехи» (1909) и «Из глубины» (1918) — не кто иной как интеллигенция и привела к этой катастрофе». 

Огромное спасибо Андрею Анатольевичу за причисление меня к интеллигенции. Сам я интеллигентами в полном смысле считаю таких людей, как Дмитрий Сергеевич Лихачев, Сергей Сергеевич Аверинцев или Виталий Лазаревич Гинзбург. Приятно оказаться хоть на секунду в такой компании, но научная честность заставляет меня отклонить этот лестный комплимент. 

Во-первых, я не монархофоб и не монархофил. Я считаю монархию одной из форм правления, которая сама по себе не лучше и не хуже остальных. Я противник революций и в идеальном мире предпочитаю, чтобы проблемы решались не восстанием, а переговорами и компромиссом, но реальная жизнь показывает, что иногда компромисс невозможен. К сожалению, один из таких переломных моментов русской истории пришелся на эпоху правления Николая II. Именно поэтому вокруг фигуры последнего русского императора до сих пор ведутся острые споры с полярными оценками и его личности, и его правления.

В защиту Николая II стоит сказать, что он, наверное, и предположить не мог, что станет с Россией после его отречения, поэтому все наши оценки этой фигуры, безусловно, основаны еще и на том историческом опыте, который Россия получила за последние сто лет. Так что быть объективным сложно.

Но задача моих статей и книги про царскую семью все эти десять лет была не «развенчать» или «оправдать» последнего русского царя, а объяснить, почему Церковь канонизировала людей, принявших страшную смерть в подвале дома Ипатьевых. 

Я старался писать о человеке, что верно заметил Андрей Мановцев. По моему глубокому убеждению, святыми становятся не цари, игумены, воины, ученые или крестьяне, а люди. Конечно, Николай II был императором и оценка его личности всегда будет связана с анализом его политической деятельности и обстоятельств смерти, но святой страстотерпец не обязан быть еще и идеальным политиком. Ему достаточно быть «просто человеком», который нашел свой путь к спасению. Страшный, ужасный, неповторимый в том смысле, что мученичеству невозможно научить, но свой. Именно поэтому святые цари такие разные — есть Константин Великий, есть Юстиниан Великий, есть князь Владимир — Креститель Руси, есть Андрей Боголюбский и есть Николай Александрович Романов. Если бы христиане почитали именно «православных царей», то нужно было бы автоматически объявлять святыми всех православных царей, умерших в мире с Церковью, но на самом деле часто канонизируются очень противоречивые фигуры. Константин Великий убил своего сына, Андрей Боголюбский был жестким человеком и погиб в результате заговора бояр, но именно подвиг людей, их страстотерпчество или конкретные действия (например, Миланский эдикт или Крещение Руси) стали основанием для канонизации. 

Поэтому святой — это человек, а не форма правления и не должность. Я, например, очень люблю Андрея Боголюбского и считаю его своим небесным покровителем, так что позвольте не считать себя монархофобом.

Валерий Алексеев. Николай II накануне отречения

Про отречение Николая II и его смысл 

Напоследок остановлюсь на одном важном историческом аргументе моего оппонента. Андрей Мановцев считает, что «отречение привело к спасению России, если в это слово вкладывать серьезный, а не только сиюминутный и политический смысл». Он уверен, что и в политическом плане «отказ Царя идти на уступки (по примеру императора Павла, скажем) привел бы к его физическому уничтожению, что неминуемо привело бы к величайшей смуте во время войны». Он добавляет, что «в отношении военной ситуации Россия-Германия весны 1917 года едва ли не все историки готовы признать: не будь отречения, Россия победила бы в войне. Имевший же место катастрофический ход событий был для нас спасительным, иначе, по мысли Виктора Тростникова, выраженной в его книге "Бог в русской истории", при дальнейшем успешном развитии страны нас ждала бы вестернизация. Но в книге Зайцева Бог не действует — ни в Церкви, ни в русской истории». 

Я очень плохо по-человечески отношусь к идее о спасительности катастроф для жизни конкретного человека или целого народа. Я согласен, что без отречения последнего русского императора история нашей страны могла бы пойти по благоприятному, менее кровавому пути, но я не согласен с аргументом об опасности «вестернизации», которую остановили большевики. 

Во-первых, к концу эпохи правления Николая II Российская империя была уже достаточно вестернизирована: в стране был иностранный капитал, Россия участвовала в Первой мировой войне — конфликте западных держав. В стране, начиная с Петра I, реформы проводились с ориентацией на Запад. Не буду останавливаться на споре «западников» и «славянофилов», но очевидно, что Российская империя во времена Николая II была вестернизирована, особенно те, кто управлял государством и принимал решения. Добавлю, что и большевики не приходили к власти с антизападными лозунгами. Они добивались признания западных держав, торговали с ними и использовали достижения западной цивилизации, например, для индустриализации страны. 

Во-вторых, в моей книге действительно «не действует Бог» — в том смысле, что и исторические события, и деяния Церкви я старался объяснить причинами и мнениями, которые читатель может увидеть, подтвердить или опровергнуть. И я благодарен Андрею Мановцеву за то, что он очень точно описал эту особенность моей книги.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции