Бремя огромной короны на юной голове. Два воспоминания о коронации Елизаветы II

Иеромонах Антоний (Блум). «На многая, многая лета!»

Как это знают все те, которым дано часто бывать в церкви, наш приход задолго до Коронации начал вдумываться в предстоявшее великое событие и готовиться к нему: был прочитан в Приходском Доме доклад о «Чине Коронования Русских Государей» с тем, чтобы всякий присутствующий на Короновании или следящий за ним издали мог сравнить оба Чина и глубже понять тот и другой; в воскресенье, предшествовавшее Коронации, после литургии был отслужен молебен, в котором участвовали все, кто только мог прийти, и на котором было сказано несколько слов о значении Служения, в которое вступает Королева и о том, к чему обязывает оно верных Ее подданных; и наконец, настал великий день. Я не стану говорить о том, что все видели, услышали, о чем многое уже написано; но по просьбе некоторых скажу немного о том, что я сам видел, и о тех мыслях и чувствах, которые глубоко врезались в душу. По воле Королевы я присутствовал на ее Короновании в самом Вестминстерском Аббатстве; место мне было назначено среди миссионерских Англиканских Епископов, вместе с митрополитом Фиатирским Афинагором, представляющим в Великобритании Патриарха Константинопольского; других представителей Православных Церквей с нами не было: они были размещены в других частях храма.

Пришел я, как было указано, рано; ехал в Аббатство на автомобиле вместе с Настоятелем соседнего английского храма, который отвозил туда, кроме меня, своего знакомого профессора: у одного оказался автомобиль, у другого пропуск, а меня «прихватили» по дружбе; впрочем, жалеть им об этом не пришлось, так как по всему пути и городовые и следящие за движением военные усердно отдавали честь нашему автомобилю, как только их взгляд падал на клобук «заморского гостя»!

И площадь, на которой стоит Аббатство, и самое здание были неузнаваемы: многое было пристроено и надстроено, галереи шли вокруг Храма и окружали его со всех сторон; всё было убрано и празднично — и предметы и люди — несмотря на дождь; так очевидно было, что сошлись люди не только ради зрелища, а ради торжественного, радостного события, на свой праздник! Изнутри Аббатство не меньше изменилось, нежели совне: от пола до самого потолка поднимались галереи, прочные и убранные, обшитые материей с вензелями и шифром Королевы Елизаветы: позже я узнал, что 7500 человек незаметно уместилось в Храме — Памятнике Великобританской славы. Но когда я прибыл туда, народа собралось еще немного; я воспользовался этим, чтобы осмотреть то, что непременно должны были закрыть собой мои соседи: именно — Алтарь с Престолом, разукрашенный богатствами Вестминстерской ризницы; много было поставлено прекрасного, но я скорее пожалел об этом: обычный, строгий вид его мне дороже,

Место мое находилось на первом ярусе галерей, почти у скрещения северного трансепта и Алтарного придела, от которого меня отделял столп; обращено оно было на запад, то есть в сторону, откуда должна была войти Королева, и по своему расположению позволяло видеть каждое из входящих лиц с момента появления до того, как оно занимало свое место; налево от меня на возвышении стоял Трон, так что всё происходившее впоследствии вокруг него было видно отлично.

Постепенно Храм стал заполняться: пестрое разнообразие костюмов, живость великолепной поистине картины, сдержанную, наряженную, торжественную оживленность всех, радость каждого, кто участвовал в торжестве и радовался и своему счастью и радости всех, я не берусь описать; мне только жаль тех, кто не смог ее видеть или не сумел пережить ее. Но для тех, кто видел и кто понял, старый Храм Вестминстерский, который так часто критикуют туристы, явил всё свое величие, всю свою вековую славу и стал дорог, как только может быть дорого Знамя или Храмовая Хоругвь!

Оставляя теперь в стороне всё прочее, остановлюсь на тех впечатлениях, которые непосредственно связаны с Королевой.

Когда Королева вошла в Собор, всё прочее перестало быть, ушло; не осталось ни блеска внешнего, ни пышной красоты, которая до того радовала и волновала: осталось одно величие, и оно всех заковало в молчание, не только внешнее, но внутреннее. Королеву вели к Алтарю два Епископа; и шла Она, словно погруженная в глубокую и строгую думу, в изумительной простоте и собранности. Шла Она сознательно к Алтарю Бога Живого на заклание; умереть себе с тем, чтобы нераздельно жить со своим народом и для него; словами Лескова можно сказать: «Жизнь приходила к концу, начиналось Житие»; юная Королева не на славу, а на подвиг уготовала свое сердце: «Со всей искренностью отдала я Себя на служение вам» — сказала Она в тот же вечер Своему народу, — «как и многие из вас обязались Мне служить». Во всю Мою жизнь и от всей души буду Я стараться оказаться достойной вашего доверия". Как не ответить всей душой, всей силой и крепостью нашей словами Псалма: «Господи, спаси Царя, и услыши ны, в оньже аще день призовем Тя!»

Королева принесла жизнь Свою и отдала ее Богу для Своего народа; и не только Бог, но все приняли этот бесценный дар юной жизни; с какой бережностью, благоговением следует жить, чтобы не солгать против свидетельства собственного сердца...

Но и не сердца только.

Первым действием Коронования является Признание Королевы всеми теми, кто присутствует на Священном Обряде, и в самом Храме и вне его: Архиепископ Кентерберийский представляет Ее народу и спрашивает, готовы ли все верой и правдой служить Ей; обратился он с этим вопросом на все четыре стороны, и с каждой «страны света» прозвучал ему в ответ единодушный, искренний, решительный ответ: «Бог да хранит Королеву!» И всякий, кому было дано слышать, как отвечал народ, без колебания скажет, что стоит он плотным кольцом, верным и преданным, вокруг Той, о Которой сказал Английский Премьер: «Мы ее почитаем, потому что Она наша Королева, и любим Ее за то, какова Она».

За признанием следует Чин Коронования и Литургия: сначала Сама Королева приносит присягу в том, что будет править порученными Ей от Бога странами согласно Закону, Справедливости и Милости; что будет блюсти и охранять веру Своего народа; об этом должно напоминать Ей Священное Писание, «Книга Премудрости»; Царский Закон; Живое Божие Слово.

Службу я описывать не стану: все ее могли увидеть или прочесть; но одно слово не могу не прибавить о присяге. От каждого сословия один подходил к Престолу Королевы, его соединенные руки брала Она в Свои и держала, принимая его присягу от имени всех, кого он представлял; другие же в это время преклоняли одно колено на землю, соучаствуя таким образом в самом действии. Первым подошел к Своей Супруге Герцог Эдинбургский. И в этом действии было нечто значительное и поистине «таинственное»: в этом было принятие всего пути Ее Королевского служения и жертвы; взяв на Себя подвиг правления, Жена стала и для Супруга Своего Королевой; глубина той присяги, которую принес Герцог, неизмеримо глубока: в ней и отказ от собственной жизни, равный самоотвержению Королевы, и обновление в новом соотношении и на новой глубине сознания и бытия обетов супружества: «Я Филипп, Герцог Эдинбургский, делаюсь Твоим верным слугой и буду хранить Тебе веру и правду, на жизнь и на смерть, пред лицом всякого человека, — да поможет мне в этом Бог».

В тот вечер, обращаясь с приветственной речью к народам Империи, Королева сказала: «Как трогательно звучит обет верноподданства с обещанием верности и защиты».

При выходе из Храма и во все последующие дни я всматривался в народные толпы, в лица отдельных людей, вслушивался в речи всех сословий и званий от самых простых до самых разнообразных представителей Империи, встреченных мною на завтраке, последовавшем за Коронацией, и на приеме Архиепископа Кентерберийского: от всех веяло неподдельной живой радостью; не небрежные улыбки, не зависть, а радость, личная, непосредственная о том, что дал Бог Стране и Империи Королеву, сумевшую стяжать себе и искреннюю любовь и глубокое уважение, и всесердечную преданность всех; поистине, дни эти можно назвать «весной духовной», временем светлых надежд, благородного обновления, животворящего порыва, который, верим, не останется бесплодным, но в единстве всех процветет богатой жатвой с Божиего всесозидающего благословения.

Перевод Елены Майданович

Клайв Стейплс Льюис. Отрывок из письма

Здесь не очень прониклись волшебной, сказочной атмосферой этой коронации. Присутствовавших на церемонии больше всего впечатлило то, что сама Королева была как будто совершенно ошеломлена таинственной стороной этого действа. И благодаря этому все они пережили ощущение (как его описать!) — благоговения — сострадания — воодушевления — тайны.

Бремя огромной тяжелой короны на этой маленькой юной головке становится символом положения человечества как такового: оно призвано Богом быть Его наместником и первосвященником на земле, но чувствует свое несоответствие этой высокой роли. Господь словно бы говорит: «В моей неизреченной любви я возлагаю на тебя, прах земной, славу и риск и ответственность, превосходящие твое понимание».

Понимаешь, что я имею в виду? Мы ничего не поймем, если не почувствуем, что все мы были увенчаны, и увенчание это, при всем своем великолепии, полно трагедии.

Перевод Николая Эппле

Подготовила Мария Тасалова