Святитель Филарет как апологет русского языка

Дело двигалось нелегко; в 1826 году Библейское Общество было закрыто, и лишь в 1858 г. определение Священного Синода о возобновлении русского перевода Священного Писания было подтверждено Высочайшим соизволением. Необходимость перевода созрела давно: сам Филарет писал, что «язык славянского перевода Библии, общевразумительный и общеупотребительный в свое время, не таков уже в настоящее время по своей древности». Кроме того, святитель понимал, что «при распространяющейся образованности, неведение в преметах веры унижало бы ее пред глазами разума и порождало бы сомнения».

Сегодня набор аргументов против введения в богослужение русского языка представляется довольно стандартным. Церковно-славянский язык признается священным, в отличие от русского, которому отводится лишь функция бытового общения. Согласно этой теории, русский язык огрубел и не может передать всех тонкостей богослужебного языка.

Конечно, встает вопрос о понимании богослужения, но и здесь готов ответ. Сознательное участие в богослужении и понимание совершаемых молитв вообще не является приоритетом. В частности, преподаватель Одесской Духовной семинарии и член Богословско-канонической комиссии (!!!) при Священном Синоде УПЦ МП прот. Георгий Городенцев пишет: «святые считали полезным для своей души чтение именно малопонятного церковно-славянского текста, а не понятного русского. Почему? Потому что чтение Псалтири имеет не познавательное, а духовное значение, в этом состоит ее душеполезность ... у меня есть сильные подозрения, что после перевода богослужения (в том числе и богослужебной Псалтири) на русский язык так, чтобы ее стали досконально понимать мы, ее перестанут «понимать» бесы, соответственно они перестанут от этого чтения и трепетать со всеми вытекающими отсюда последствиями». Посему, по мнению богослова, задача православного человека сводится лишь к усердному изучению славянского языка, а о переводе стоит забыть вовсе. Таким образом, развлечение обитателей инфернального мира объявляется задачей, куда более важной, чем понимание богослужения и сознательное в нем участие.

Обратимся к истории. Киевский святитель Филарет (Амфитеатров) был одним из самых категоричных противников перевода богослужения на русский язык. В частности, он  писал обер-прокурору священного Синода А.П. Толстому: «русское наречие не может передать священного писания со всею тою силою и верностию, какими отличается перевод славянский <...> надобность состоит не в переводе Библии на русский язык, а в прилежном изучении славянского языка <...>  мысль о переводе священного писания на русское наречие ... родилась отнюдь не в церкви русской, но в Англии, гнездилище всех ересей, сект и революций <...>  к нам вторгаются иностранцы со своим изданием Библии на русском языке ... против такого незаконного вторжения нужно принять меры правительства»[1]. Вывод прост: следует «оставить навегда неприкосновенным основной текст славянского перевода ... как освященный древностию и преданный нам от святых славянских апостолов - Мефодия и Кирилла».

Имена Кирилла и Мефодия заслуживают особенного внимания. Киевский святитель видит их своими союзниками, однако очевидно, что дело Кирилла и Мефодия продолжает именно святитель Московский. Аргумент, основанный на теории «священного языка» направлялся не только против святителя Филарета, но и против самих Кирилла и Мефодия. Отрицание теории «священного языка» и есть то, что заставляет Кирилла нести свет просвещения, переводя Писание и богослужение на славянский язык. В ответ на возражения моравских епископов Кирилл отвечал: «Не идет ли дождь от Бога равно на всех, не сияет ли для всех солнце, не равно ли все мы вдыхаем воздух? Как же вы не стыдитесь лишь три языка признавать, а прочим всем народам и племенам велите быть слепыми и глухими? ... Мы же знаем многие народы, что владеют искусством письма и воздают хвалу Богу каждый на своем языке. Известно, что таковы: армяне, персы, абхазы, грузины, согдийцы, готы, авары, турки, хазары, арабы, египтяне, сирийцы и иные многие», цитируя слова апостола Павла: «в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке» (1 Кор. 14.19).

Очевидно, что вопрос частичного или полного перевода богослужения на русский язык есть вопрос целесообразности, а не приниципиальной возможности - как в случае с переводом  Священного Писания, так и в случае с переводом богослужебного текста. Сам святитель Филарет, возражая своему киевскому тезке, писал: «1) Русское наречие обладает обилием славянского, и присовокупляет к нему свое обилие. 2) Языки менее обильные, нежели русский, выдерживают удовлетворительное переложение Священного Писания». Нет никакого внятного богословского аргумента, в согласии с которым в храме может звучать японский иди алеутский зык, но не может звучать русский. Профессор Осипов полагает, что церковной-славянский язык - это стиль «барокко», а современный русский язык - стиль «баракко». Можно ли согласиться с этим тезисом? Действительно ли язык  наших современников Бориса Пастернака  и Арсения Тарковского - это стиль «баракко»? С одной стороны, есть прекрасные переводы гимнов прп. Симеона Нового Богослова на вполне современный русский язык, выполненные митрополитом Волоколамским Иларионом, с другой -  «церковная» «поп-музыка» типа «православие-благоухание». Согласимся с другим московским профессором - «Русский язык не деградирует, а, как всякий другой язык, изменяется. Деградируют люди, говорящие по-русски». А одушевляется язык молитвой.

Благодаря святителю Филарету, мы имеем возможность чтения Библии по-русски; кто знает, если бы он не стал вдохновителем перевода,  была бы у нас такая возможность? Едва ли бы кто-то взялся за этот труд в советскую эпоху. Мы благодарны ему за труд, но что мы сами оставим потомкам, кроме успехов в искусстве консервации?

Я не сторонник мгновенного и полного  перевода богослужения на русский язык; это было бы катастрофой. Дело даже не в том, что мы не готовы к частичному переводу или редакции церковно-славянского богослужения на русский язык. Время лишь отбросило нас назад; если в XIX веке спокойная дискуссия на тему о переводе Писания - для той эпохи, тему революционную! - была возможна среди членов Синода, нынешний уровень культуры общения (а, зачастую, и богословской грамотности) в Церкви таков, что мы не готовы  даже к спокойному общецерковному обсуждению темы перевода богослужения без раздачи ярлыков  «обновленцев» и «кочетковцев». На словах мы почитаем святых просветителей Кирилла и Мефодия, а также святителя Филарета Московского, однако по складу ума мы гораздо ближе к их противникам, чем к ним самим.

«Арфа Филарета» сдана в архив, пылится на полке, ожидает лучших времен.

[1] Мнение свт. Филарета Амфитеатрова приводится полностью в книге И.А. Чистовича «История перевода Библии на русский язык», доступной по ссылке здесь.