Разница между «быть» и «казаться» — это гордость

Наша беседа состоялась после проведения первой акции - рок-концерта на Спивочем поле с участием Нино Катамадзе, групп «ДДТ» и «Братья Карамазовы». Концерт открывал Блаженнейший Владимир, Митрополит Киевский и всея Украины. К зрителям обращались диакон Андрей Кураев и протоиерей Андрей Ткачев.

- Ты видишь путь сближения Церкви с современной молодежью?

- Способы достучаться до молодежи есть. Есть такие ребята, как Юра Шевчук, как Олег Карамазов, есть группа «Чайф» - масса людей, которые, невзирая на некую агрессивную форму, говорят о самом главном - они говорят о любви. Рок-музыканты, которые не играют в угоду пошлости и кошельку, говорят о том, что любовь, ребята, - это здорово, и дай Бог вам это когда-нибудь прочувствовать. Вот это основной message. Противоречит он Православию или нет? Так почему Церковь должна возражать этому, стоять в стороне? Я не призываю играть блюзы в храме на амвоне, ни в коем случае. Поющий на рок-сцене батюшка - это маразм, равно как и рок-н-ролльщик, поющий в храме, - это маразм. Церковь должна быть Церковью. Церковь - хранитель веры, хранитель Писания и Предания. Если Церковь не отрицает искусство - это здорово, если священник выходит на рок-н-ролльную сцену со словом - это правильно. Перед ним толпа народу на улице, на open air-е, и перед ним миллионы телезрителей. Они фиг придут просто на проповедь священника. Но, придя на рок-концерт своего любимого исполнителя, они эту проповедь услышат. И дай Бог, чтобы после нашего концерта из ста тысяч хоть один человек что-то да услышал, переключил что-то в голове, немножко подумал - все, задача выполнена, бюджет оправдан сторицей. Создать условия для того, чтобы слово прозвучало и нашло своего слушателя, нуждающегося в этом слове, - вот такую задачу рок-н-ролл может выполнить.

А мы, продюсеры, должны открывать молодежь. Есть хорошие ребята, есть. Обсуждаем возможность создания фестиваля, думаю, не далее чем зимой уже пройдут первые акции. В общем, чесать языком перед диктофоном - много ума не надо. Надо пахать.

- На концерт, посвященный Дню Крещения Руси, пришли толпы киевской молодежи. Хотя мероприятие явно носило церковную окраску, ни от артистов, ни от ведущего не прозвучали прямые призывы - например, креститься, ходить в храм. Почему вы не пользуетесь возможностью проповедовать?

- Кто мы такие, чтобы проповедовать? Да, мы православные христиане, но мы не проповедники. Наша роль в том, чтобы создать условия для проповеди. Мы не имеем морального права говорить: мол, идите, люди, молитесь Богу. Мы можем сказать только о том, что мы сами ходим в храм. Призывать мы можем только с помощью искусства. Музыка - это своеобразная проповедь: рок-н-ролл, джаз, современное искусство.

Человек психологически устроен так, что, если его начинают к чему-то склонять, это может иметь самые непредсказуемые последствия. Если я, гражданское лицо, начинаю склонять к религии навязчивым, назойливым образом, могу человека от храма отпугнуть. Увы, я не имею того морального облика, который позволил бы мне это делать. Если бы я вел праведный образ жизни - я бы мог, да... Если бы благословили. Искусство несет в себе косвенную проповедническую функцию. С помощью искусства мы можем создать некие благоприятные условия для проповеди того же отца Андрея Ткачева, отца Андрея Кураева - тех, кто имеет на это право, кто призван проповедовать.

- Очевидно, организаторам пришлось столкнуться с массой сложностей. А чувствовали вы Божью помощь в этом деле?

- Расскажу один забавный эпизод. Месяцем ранее по всему городу раскручивали фестиваль «Надия». Наружной рекламы было полно, на три дня был арендован «Олимпийский». Думаю, им этот проект обошелся минимум в полмиллиона долларов, со всеми скидками.

Киев тогда дождями заливало. Мужик, который стадион этот собирал, пообещал в эфире 5-го канала: вот увидите, Украина, я буду проповедовать - дождей не будет. В этом был просчет наших американских друзей. Я ехал мимо Олимпийского стадиона, как раз когда они там собирались на свою так называемую проповедь. Лупанул такой ливень, что ехать было невозможно, заливало радиатор.

Мы никому не обещали, что будет хорошая погода, но в День Крещения Руси весь Киев заливало ливнем, левого берега не было видно, до середины Днепра стояла стена воды. А над нами дождя не было. Сюрреализм! Шутили, что у нас спецназ тучи разгонял.

- Расскажи, как ты стал верующим. И как случилось, что поступил в семинарию...

- У меня была хулиганская юность. Мы жили в Каменец-Подольском, в военном городке. Лет с 10-11 я начал выходить во двор, гулять с ребятами. У нас была жесткая «улица», хотя мы были детьми своих родителей, беспризорников тогда не было, как таковых.

В какой-то момент в соседнем дворе стал появляться какой-то «ботаник», Юра. Мои друзья его обижать начали, я за него заступился и начал с ним общаться. У него был огромный запас журнала «Наука и жизнь», всяких книг. Иногда мы самогоночкой баловались (втайне от старшего поколения), просто чай пили. Очень было интересно с ним разговаривать: он был весьма подкован интеллектуально, а я босяк... Я стал читать запоем. Хотя друг мой тоже был неверующим, вопрос за вопросом, постепенно мы стали задумываться о вере, начали вместе приходить к ней. Мне было 14 лет.

В то время в городе был единственный храм, и мы с Юрой решили познакомиться со священником. 88-й год, на службе три бабульки, два дедульки, только на Пасху тогда уже потихоньку набивались люди. Мы пришли в храм, дождались конца службы, сообщили бабульке, что хотим поговорить со священником. Она познакомила нас с отцом Лаврентием. Начали мы с оригинального вопроса: «Батюшка, есть ли Бог?» Я помню его первые слова: «Парни, прежде чем лезть в дебри, давайте сначала ступим ногой на полянку. Потом потихонечку будем пробираться вглубь». И вот он после вечерней службы вышел во двор и ходил с нами вокруг храма прогулочным шагом. Наши прогулки приобрели регулярный характер. Батюшка оказался потрясающе интересным человеком - психологом, философом. В общем, мы ходили не «в храм», а «к храму». Потом стали захаживать на службу - потихонечку, потихонечку...

Я крестился втихаря, когда мне было 15. Родителей не информировал - знала только бабушка. Пару раз я видел, как бабушка после еды перекрестилась - в нашей-то семье атеистов! Бабуля выступила спонсором - дала мне 25 рублей. Я их отдал другой бабушке, из церковной лавки - но отец Лаврентий вернул мне деньги. Понимая, что мы сопляки и денег у нас быть не может, он разрешил нам брать в лавке книги почитать, потом мы стали приходить к нему домой, брали его книги. И когда в Хмельницком открыли духовное училище, отец Лаврентий сказал нам: «Так, пацаны. Хватит баловаться - вот вам направление, езжайте...»

В 16 лет у меня было такое рвение - я завязал с улицей полностью и поехал поступать. Сдал все экзамены на «отлично», но оказалось, что принимают только с 18. Мне владыка Нифонт задавал вопросики, читал мои сочинения-изложения, а уж потом документы посмотрел. «Так вы 75-го года рождения? Вам 16 лет? Знаете, поступление в духовное училище - слишком серьезный выбор, поэтому пока поезжайте домой». Я был отправлен восвояси, а кореш (он на два года старше) поступил.

Родители настаивали, чтоб я получил среднее образование, а я все-таки оставил школу после 8-го класса. Для проформы устроился в ПТУ (ради аттестата) и, разумеется, прогуливал. Вместе с другом Юрой я полностью углубился в семинарскую науку. Естественно, мы оба были разгильдяи, и он прогуливал колоссально. Не могли мы вынести пост по монастырскому уставу, выход в город по благословению - для нас это было слишком. Вера была, но были и свои понятия о свободе - сейчас я понимаю, что это просто разгильдяйство. Мы уезжали к нему в деревню, он брал учебники пачками, и я фактически первый курс прошел вместе с ним. Все дни я проводил на крыше своего дома или в сарайчике, читал взахлеб. Меня просто прорвало. За все годы улицы образовалась пустота, которая теперь интенсивно заполнялась. Думал, зрение посажу - мне было безумно интересно.

Поддавшись на уговоры друга, в 17 лет я нова поехал поступать в семинарию. За рвение и за отличную сдачу экзаменов меня все-таки взяли. Прогуливали мы безбожно. Рекорд был - полтора месяца. Как-то нас решили проучить - всем преподавателям поставили задачу «взуть» нас по полной программе. Но на все вопросы мы знали ответы, потому что уходили далеко вперед за учебную программу... Нас очень любили.

- Ты думал о принятии священного сана?

- Первые полтора года - да. Но потом стал понимать, что не потяну. Первое, что меня убило, - это исповедь. У нас была такая учебная игра - друг друга исповедовать, она была придумана преподавателями, чтобы мы учились преодолевать психологический барьер, учились слушать, задавали друг другу вопросы, чтобы были готовы к этим вопросам. Священники нам рассказывали разные случаи из практики исповеди. Я понял, что могу прочитать все книги планеты, могу проглотить всю Александрийскую библиотеку, будь она цела, - но исповедовать не смогу. Что я неопытен, слаб...

- А как же благодать священства, укрепляющая, вразумляющая?..

- Благодать - это очень нежная штука. Она так остро реагирует на грех. Я человек грешный. Когда встал вопрос о том, чтобы жениться или постригаться, я пришел к духовнику и так честно и сказал: не могу, не потяну, отпустите. Надо набраться «вшивости». Батька послушал меня и отпустил еще «погулять». Догулялся я...

Когда я, уже пройдя сквозь внутренние и внешние личностные тернии, пришел к шоу-бизнесу, «вошел в тусовку», получил сатисфакцию собственной гордости, когда с тобой здороваются за три километра, хвалят, расшаркиваются, - начало подташнивать. Такое появилось чувство, что вступил в кучу дерьма...

- Ты в то время не исповедовался, не причащался?

- Я не исповедовался с 2000 до 2005 годы. Отошел. Иногда просто разрывало, накатывало так, что рвало крышу, - бежал в храм (рядом с работой Покровский монастырь). Не мог скрыть слезы. Понимал, что внутри все по-прежнему, вера-то никуда не делась. И вот в какой-то момент депрессии мой друг Олег Карамазов мне говорит: «У меня есть батюшка, отец Исаакий. Наверное, духовником моим станет. Давай я тебя с ним познакомлю».

Знакомство началось с поездки в Иерусалим - это было мое первое паломничество на Святую Землю. Нас было много - Влад Ряшин, Олег Карамазов... Пока планировалась поездка, я был на подписании серьезного контракта в Москве. И когда распределяли места в гостинице и стал вопрос, кто будет жить с батюшкой, все вспомнили: есть у нас семинарист! И я неделю жил в одном номере с отцом Исаакием. Вот это была исповедь! Целыми вечерами я ему порционно выдавал свою «историю». И когда уже, собственно, была сама исповедь перед Причастием у Гроба Господня и батюшка накрыл меня епитрахилью - я ревел. Истерика была минут 15. Я слышал свой голос, пытался остановиться: мужик ты или кто? Не ревел никогда в жизни, с первого класса: рвали мясо на ноге - я зажимал зубами полотенце, но не плакал. И тут прорвало. Я слышал себя будто со дна колодца - гулкое эхо себя. Когда я пришел в себя чуть-чуть, понял, что так ничего и не рассказал. Отец мне говорит: ничего, ничего...

Потом я стал приезжать в монастырь, в Голосеево, и потихоньку, потихоньку стала жизнь исправляться. Купил домой молитвослов, купил пару икон...

- И все в жизни стало гармонично?

- Наоборот, как раз в храме я ощущаю дисгармонию в себе. Заходишь в храм и понимаешь, как нужно жить, как хотелось бы жить. Парадокс вечной борьбы: когда выходишь из храма - видишь очередную порцию греха в себе, начинаешь внутри себя что-то бороть.

- Насколько велика в твоем случае разница между «быть» и «казаться»?

- Знаешь, с годами она сокращается. Понты актуальны, если говорить о работе. Например, в жизни я никогда не надевал бы дорогую одежду. Мне искреннее наплевать на бренд и прочую чепуху. Я вообще не люблю готовую одежду: нарисовал себе кучу проектов костюмов, но портная, жена моего друга, вечно занята... Но иногда профессия обязывает носить дорогие модные бренды, «соответствовать» какому-то статусу, если ты уж чем-то руководишь. Не просто для того, чтобы хорошо выглядеть на людях. Тебя оценивают партнеры, у тебя должна быть дорогая ручка, часы...

А вообще у меня желание «понтоваться» уходит тем дальше, чем глубже я погружаюсь в Православие. И очевидней становится, что разница между «быть» и «казаться» - это гордость. В нее все упирается, в гордыню. Разложить по полочкам - все упирается в гордость: и пьянство, и объедение, и блуд. Очень хорошо об этом пишут святые отцы, Макарий Оптинский, например, ныне мною читаемый.

- Каковы твои представления о счастье?

- Для меня, например, совершенно очевидно, что женщина должна в первую очередь реализовывать себя как женщина. Она должна быть матерью, хранительницей очага, женой. Только тогда она может быть по-настоящему счастлива. Большим счастьем для нее может быть, наверное, только монастырь - но это зависит от внутреннего состояния, могущий вместить да вместит. А мужик должен реализовывать себя в деле. Неслучайно была раньше даже такая традиция - муж и жена носили кольца из разного металла: у мужчины - золото, у женщины - серебро. У женщины - дом и очаг. У мужчины - война и мир...

Жалко женщин, которые пытаются обрести счастье в карьере. Они заматывают себя, проводят по полдня в соляриях, у них по два вагона дорогой косметики. Ради чего это все? Говорю знакомой: нафига оно тебе - в одной дамской сумочке тысяч пять долларов - тюбиков, шмубиков, сама сумочка - полторы тысячи, да на тебе еще пара тысяч надеты... Зара-шмара... А корень? Ты хочешь понравиться мужчине. Какому? Тебе подавай непростого, да ты и сама уже вся состоишь из понтов. У тебя, понимаешь ли, райдер...

- Это что такое?

- Это список требований. У артиста есть технический и бытовой райдер: на сцене должно быть: а, б, в. Бытовой райдер: в гримерке должна стоять бутылка виски. Так вот, в поиске «по райдеру» обретается совсем не то, что ищется. Ведь по молодости-то понты тебя еще колбасят, а когда девушке становится 35-40, претензии все уменьшаются. Стать матерью, женой. Плачут, и как их жалко!.. Вот, к примеру, фильм «Москва слезам не верит». Ты за слесаря выйди, переступи через этот барьер, через эту гордость! Тебе же легче будет. С милым рай и в шалаше...

Человеку дана свобода выбора - то, что отличает нас от всего животного мира. Пожертвовать собой. Умереть за идею. Никогда волк не ляжет на пулемет за волчью стаю - ему инстинкт самосохранения не позволит. Божья коровка никогда не залетит в дихлофосную будку, чтобы спасти свое стадо. Только человек может умереть за родину, за Сталина, за царя, за отечество... Готовность пожертвовать чем-либо ради идеи предполагает другие ценности, чем эти World highest standards of living, которые навязываются со всех сторон. Рекламные ролики, которые мы вроде как пропускаем мимо ушей, на самом деле навязывают нам некий образ жизни. Раньше абсолютно нормальным было двумя семьями жить в одной избушке, разделенной на две половины: родители и дети. Десять детей на одной общей лавке спали друг с другом, и никаких инцестов не было. Нормальные росли дети! А сейчас у каждого ребенка своя отдельная комната, персональная интернет-линия. И что? Кому-то от этого легче? Стереотипы навязываются, нами воспринимаются... Почему в храм не пошел? - Некогда было. - Почему некогда? - Сделка, работа. Нафига сделка, работа? Чтобы заработать лавэ, чтобы что-то там купить и соответствовать этому навязываемому стереотипу успешного человека... Но полагать, что ты купишь то-то и то-то и будешь счастлив, - это наивно. Ненасытность бесконечна! И миллионер, и нищий на паперти одинаково счастливы заработанному за день. Только нищий спит спокойно - ему терять нечего, а миллионер не спит, ворочается: как бы его акции не упали на бирже. Гордыня не позволит ему слететь вниз и быть счастливым. В хрущевке жить - он повесится. А нищий - солнышку радуется...

Я не говорю, что не нужно человеку жилье, автомобиль... Но замыкаться на этом нельзя. Счастья это не приносит. Надо научиться радоваться простым вещам. Готовность пожертвовать собой - это и есть то, благодаря чему человек может обрести покой и счастье.

- Как ты занял свое место в шоу-бизнесе?

- Сначала писал кое-какую аналитику, хотя для музыки это дело неблагодарное, аки фри-лэнсер - какие-то газеты, тогда только появившийся Интернет. Потом пошел на телевидение редактором, из редактора превратился в журналиста, из журналиста - в видеоинженера, ассистента режиссера. Потом - режиссер - музыкальный редактор - программный директор - продюсер - генеральный продюсер.

- У тебя есть начальство?

- Да, правление холдинга и акционеры.

- Кто рожает концепцию канала, ты?

- По крайней мере, акционеры слушают меня, мы друг друга понимаем. Музыкальный формат остается прогрессивным: Contemporary hits modern rock - клевая прогрессивная музыка, не альтернативная, но при полном отсутствии гнилой попсы. Пока есть спрос на пошлятину - будет и предложение. Так вот уничтожать надо не предложение, а спрос. Предлагать людям другие вещи. Чтобы спрос на банальные, примитивные песенки все снижался, снижался, снижался. Запрещать что-то нельзя, запретный плод потребителя всегда найдет. Идеология в том, чтобы дать людям возможность сравнить.

- Что ты называешь попсой? Поп-музыка и попса - это не одно и то же?

- Гнилая попса - это исключительно славянское изобретение. Пошлость, низкопробность - для меня это и есть попса. Когда напрочь отсутствует идея, доминирует исключительно коммерция - это попса. Вот Филипп Киркоров - это гнилая русская попса, чушь собачья. «18 мне уже» - за такое надо бить морду. Думаю, любой здравомыслящий человек, хоть раз открывавший книжку с поэзией, имеет возможность сравнить стихи - того же Юры Шевчука, Есенина, Блока, Цветаевой - и группы «Иванушки International»...

Во всем мире такого нет. Есть просто hits, есть dance, есть pop - качественная поп-музыка (от слова "популярный"). The Black Eyed Peas, Rihanna - это хорошая поп-музыка. Есть немного другой ориентации попса - Tokio Hotel. Тот же Мэрилин Мэнсон - чем не попса, только совсем другого типа, чем русская. Есть добрый alternative - некий культовый слой вроде Diamanda Galas, Ника Кейва. Это элитарная музыка, понятная далеко не всем. А как можно назвать альтернативным проект, который продает пластинки миллионными тиражами?

Я также против открытой пропаганды сексуальных меньшинств. Пока я руковожу каналом, у меня никогда не будет Бориса Моисеева, снимающего штаны. Элтон Джон - есть, но его песни не об этом. «Do you believe in love?»... Невзирая на то, что я его не люблю, и если не брать его личностные моменты, в музыкальном плане это очень качественный продукт.

В целом у нашего канала достаточно мэйнстримовый формат, но правильный, взвешенный. Отчасти позитивный. Хотя, вообще, если бы все в мире было таким черным и белым - все было бы предельно ясно...

- А сам ты любишь поэзию?

- Да. Очень. Хотя не все попадает, но есть несколько авторов, которые попадают «в точку». Бродский. Гамзатов. Есенин. Я не оригинален, да? Но ведь на самом деле великие...

- Как ты смотришь на обилие стилей современной музыки? Прогрессив хаус, транс, хип-хоп, драм-н-бейс - всего не упомнишь...

- Мир становится все более синтетическим, и это отражается на всем - от нашей одежды, которая содержит все меньше и меньше процентов хлопка - наших «девайсов»: имэйлов, мобилок, к которым мы привязаны (и попробуй-ка отключи мобильный - не поймут, да и не каждый сам выдержит). Нас обложило со всех сторон, мы становимся рабами предметов, которые все продолжают развиваться.

А электронная музыка рождалась в гей-клубах. В Британии в конце 80-х начало появляться некое подобие хаус-музыки, позже это начало перерастать в некую танцевальную культуру...

Знаешь, есть термин, который для меня более мерзок, чем пошлость или попса, - это гламур. Вот просто иногда хочется очень нецензурно об этом сказать. Так вот, это явление - следствие электронной культуры.

- Про гламур можно подробнее...

- Гламур - это отчасти явление, рожденное электронной культурой, начиная от диско конца 70-х и 80-х и ультрамодного сейчас R'n'B. То есть, сложно вообще это назвать явлением или какой-то субкультурой. Это некий глянец, возведенный в ранг эстетики. Искусственный, многоликий, пафосный и раскрепощенный. Free love, free drugs, free human. Понятно, что элементы духовности здесь чужды: все сконцентрировано только на форме и обертке. Один из самых первых клубов, благодаря которому вообще стало зарождаться клубное движение, нью-йоркский «Underground», - о нем легенды рассказывают. Это было первое место, где весь культурный и общественный истеблишмент мог довольно свободно употреблять любые виды наркотиков и сексом можно было заниматься чуть-ли не за столиками. Туда не пускали прессу, и полиция там была редким гостем. Так вот оттуда тянутся нити ко всей этой культуре, и мы видим, что фундамент там заложен еще тот.

Впрочем, есть масса электронных проектов - Alan Wilder и Recoil - совершенно шикарная, уматовая вещь. И с помощью электроники можно выдать что-то хорошее. Это такой же инструментарий, как электрогитара. Жанр не имеет значения, дело в авторе. Наполнишь ты эту форму дерьмом - будет кусок дерьма, наполнишь чем-то хорошим - будет хороший продукт. Это лишь форма, оболочка.

- Наверняка продюсеру музыкального канала приходится идти на компромиссы с самим собой в работе?

- Да, очень часто. Есть требования формата, которые не спрашивают меня о моих взглядах и моем вероисповедании. Ты понимаешь, что такое формат? Я вижу, что вот это безусловный хит - и мы его ставим. Ставишь в эфир топ 40, чарт. Открываешь журнал «Rolling Stone», BBC radio 1 - смотришь, сравниваешь, открываешь все наши чарты и делаешь свой чарт - показываешь то, что уже актуально, и немного диктуешь «свое». Создав некую форму, привлекая зрителя к себе, мы ему после Мэнсона - Шевчука покажем. Мы создали условия для Шевчука - ведь «Взрослое радио» Шевчука не поставит. Иногда идешь на компромиссы, понимая, что, если я не буду показывать заведомо спорных и непривлекательных вещей, мы потеряем зрителя.

- Что будет с русским роком? Часто говорят, что после развала СССР исчез объект для протеста - и исчезли рокеры, из старых выжили пара мастодонтов, остальные продались...

- Будет жить русский рок. Протестовать всегда есть против чего - это современный мир всегда подбросит. Проблемы есть с медийным пространством - но я думаю, тенденция исправится. Поскольку я служащий медийной сферы, могу сказать, что сейчас диктуют политику каналы - так называемые общенациональные. Время вещания ограничено каким-то ресурсом. Но время таких гигантов, как Первый канал, Интер, 1 + 1, Новый канал, проходит. Цифровое телевидение неизбежно. Это уже не тот скромный аналоговый ресурс, который вмещает в себя максимум 30 каналов. А цифра - это сотни каналов, это другой способ передачи сигнала. Зритель будет расслаиваться по нишевым, узконаправленным каналам. Сейчас, чтобы стать популярным, чтобы вывести проект на уровень самоокупаемости, необходимо иметь эфиры - это реклама. Ты будешь сидеть у себя дома и шить юбочку, продавать ее у себя во дворе и влачить жалкое существование. А если сделать бренд - «Катерина Ткачева», пошить много юбок, дать рекламу, провести все необходимые пиар-акции - и пойдет жара!

Музыка - это тоже бизнес, если говорить жестким, циничным языком. Музыке порой трудно найти своего слушателя, поскольку эфиры национальных каналов нацелены на мэйнстрим. Сердючке гораздо проще в этом отношении - потребитель находится как раз на этом уровне. Но появляется альтернативный канал - и рынок позволяет себе вместить какую-то нишу. И чем дальше, тем этих каналов будет больше, тем легче музыканту будет проскочить, пробиться. Нельзя все сразу преодолеть.

А если говорить о глобализации, то, конечно, духовное, интеллектуальное обнищание имеет место. Хорошие помидоры заменяются генномодифицированными помидорами, жуем всякий пластилин, хорошая поэзия заменяется каким-то дерьмом. Я очень рад, что славянские государства плетутся в хвосте этого процесса, так называемой глобализации.

- Ты в Европу не стремишься, судя по всему?

- Я тебе честно скажу: люблю Европу. Люблю там путешествовать - как турист. Но жить там - Боже меня упаси. Ни за что.

Беседовала Екатерина Ткачева

Материал подготовлен редакционным коллективом журнала "Отрок.UA" и опубликован в печатной версии. Смотрите также публикацию на сайте http://otrok-ua.ru/sections/art/show/raznica_mezhdu_byt_i_kazatsja_ehto_gordost.html