Дмитрий Воденников: несколько стихотворений

Поэзия как частный случай литературы - явление еще более сложное, чем проза. Часто она - обойдя мозг - бьет прямо по чувствам, вызывает совершенно непредсказуемые эмоции и реакции. Если говорить о поэзии Воденникова - то здесь, как бы «сырыми», «случайными», недообработанными, словами выражается то, что ты давно хотел о себе сказать (но так у тебя бы никогда не получилось): «Одну тоску по тебе я заменил на другую, но тоже по тебе. Только и всего». Примерно так.

***

Так неудобно жизнь - во мне лежала,
что до сих пор -
всё невпопад лежит:
все трогали меня - она дрожала,
уже не трогают - она еще дрожит.

И, тем не менее - пытаясь петь и жалить,
срывая голос,
выступленье, медь, -
вообще-то мы тебе не разрешали
на нашу смерть - так пристально - глядеть.

Что было мёдом - обернулось жалом,
что было жалом - сжалилось в груди:
вообще-то мы тебя
предупреждали,
но если очень надо, - на! гляди...

...О, я отлично помню - как с экрана
живых людей, не знаю почему -
поодиночке,
пачками,
попарно
(под фотовспышку Баха Иоганна)
поочередно - сбрасывали - в тьму.

Но также помню я - как шла себе старуха,
вот именно - не падала, а шла,
и было ей начхать
на ваших внуков.
Но даже - в этом - логика была...

А в этой дрожи, в этом исступленье
(всех наших жил -
вдруг захотевших здесь
еще продлить дрожанье и паденье!)
нет - логики,
нет - пользы,
нет - спасенья.

А счастье - есть.

ЧЕРНОВИК

  потому что стихи не растут как приличные дети, а прорастают ночью,

  между ног, и только раз рождаются в столетье поэт-дурак, поэт-отец,

  поэт-цветок

1.

Да, вот именно так (а никак по-другому)

ушла расплевавшись со всеми моя затяжная весна,

и пришла - наконец-то - моя долгожданная зрелость.

Только что ж ты так билось вчера, мой сытое хитрое сердце,

только что ж ты так билось, как будто свихнулось с ума?

..Я стою на апрельской горе - в крепкосшитом военном пальто,

у меня есть четыре жизни (в запасе), у меня есть письмо от тебя:

«Здравствуй, - пишешь мне ты, - я серьезно больна,

И у меня нет жизни в запасе. Завтра у меня химиотерапия.

Однако я постараюсь выжить, я буду бороться.

Ты же - постарайся быть счастлив.

Живи, по возможности радостно.

И ничего не бойся.» - Ну вот я и стараюсь.

2.

Ну так вот и старайся - вспотевший, воскресший, больной

записать эту линию жизни на рваной бумаге

(электронной, древесной, зеленой, небесной, любой)

и за это я буду тебе - как и все - благодарен.

Сколько счастья вокруг, сколько сильных людей и зверей! -

... вот приходит Антон Очиров, вот стрекочет Кирилл Медведев,

а вот человек (пригревшийся на раскаленном камне), несколько лет нёсший возле меня свою

добровольную гауптвахту,

с переломанной в детстве спиной, сам похожий на солнечную саламандру,

на моё неизменное: «бедный мой мальчик»,

отвечавший -

«нет, я счастливый»...

3.

Эти люди стоят у меня в голове,

кто по пояс в земле, кто по плечи в рыжей траве,

кто по маковку в смерти, кто в победе своей - без следа.

Эти люди не скоро оставят меня навсегда.

Ну а тех, кто профукал свою основную житейскую битву

кто остался в Израиле, в Латвии, в Польше, в полях под Москвой,

мы их тоже возьмем - как расcтрелянную голубику

на ладонях, на солнечных брюках и юбках, - с собой.

4.

... Мы стоим на апрельской горе - в крепкосшитых дурацких пальто,

Оля, Настя и Рома, и Петя и Саша, и хрен знает кто:

с ноутбуком, с мобильным, в березовой роще, небесным столбом,

с запрокинутым к небу прозрачным любимым лицом

(потому что все люди - с любимыми лицами - в небо столбы).

Я вас всех научу - говорить с воробьиной горы.

5.

Здравствуйте, - скажет один. - Я единственный в этой стране

защищавший поэзию от унижения,

наконец-то готов подписаться под тем, в чём меня упрекали:

- Да, это всё не стихи,

это мой живой, столько-то-летний голос,

обещавший женщине, которую я любил, сделать ее бессмертной,

а не сумевший сделать ее даже мало-мальски счастливой...

- Здравствуйте, - скажет второй, - если когда-нибудь в дымный апрель

выпив полбутылки мартини (или чего вы там пьете?)

вы вдруг вспомните обо мне, затосковав о своей несбывшейся жизни, -

НЕ СМЕЙТЕ ОТКРЫВАТЬ МОИ КНИГИ,

НЕ СМЕЙТЕ ВОСКРЕШАТЬ МОЙ РАССЫПАННЫЙ ГОЛОС,

НЕ НАДО БУДОРАЖИТЬ МОЙ ПРАХ.

- Потому что я любил вас гораздо больше, чем вы меня, - скажет четвертый, -

да и нужны вы мне были, гораздо больше, чем я был вам нужен,

и поэтому я не буду вырывать у вас палочку победителя.

(да и какой из меня теперь победитель?).

6.

...Однако,

так как на роль человека с трудной мужской судьбой претендую всё-таки я,

то всё что останется мне - это выйти вперед,

наклониться к людям (ближе других) и сказать:

- Дорогие мои, бедные, добрые, полуживые...

Все мы немного мертвы, все мы бессмертны и лживы.

Так что постарайтесь жить - по возможности - радостно,

будьте, пожалуйста, счастливы и ничего не бойтесь

(кроме унижения, дряхлости и собачьей смерти,

но и этого тоже не бойтесь).

7.

Потому что всех тех, кто не выдержал главную битву,

кто остался в Париже, в больнице, в землянке, в стихах под Москвой,

все равно соберут, как рассыпанную землянику,

а потом унесут - на зеленых ладонях - домой.

апрель 2006

***

Так дымно здесь
и свет невыносимый,
что даже рук своих не различить -
кто хочет жить так, чтобы быть любимым?
Я - жить хочу, так чтобы быть любимым!
Ну так как ты - вообще не стоит - жить.

А я вот все живу - как будто там внутри
не этот - как его - не будущий Альцгеймер,
не этой смерти пухнущий комочек,
не костный мозг
и не подкожный жир,
а так как будто там какой-то жар цветочный,
цветочный жар, подтаявший пломбир,

а так, как будто там какой-то ад пчелиный,
который не залить, не зализать...
Алё, кто хочет знать, как жить, чтоб быть любимым?
Ну чё молчим? Никто не хочет знать?

Вот так и мне не то чтоб неприятно,
что лично я так долго шёл на свет,
на этот свет и звук невероятный,
к чему-то там, чего на свете нет,

вот так и мне не то чтобы противно,
что тот, любой другой, кто вслед за мною шёл,
на этот звук, на этот блеск пчелиный,
на этот отсвет - все ж таки дошёл,

а то, что мне - и по какому праву -
так по хозяйски здесь привыкшему стоять,
впервые кажется, что так стоять не надо.
Вы понимаете, что я хочу сказать?

Огромный куст, сверкающий репейник,
который даже в джинсы не зашить -
последний хруст, спадающий ошейник -
что там еще, с чем это все сравнить?

Так пусть - гудящий шар до полного распада,
в который раз качнется на краю...
Кто здесь сказал, что здесь стоять не надо?
я - здесь сказал, что здесь стоять не надо?
ну да сказал - а все еще стою.

Так жить, чтоб быть
ненужным и свободным,
ничейным, лишним, рыхлым, как земля -
а кто так сможет жить?
Да кто угодно,
и как угодно - но не я, не я.

***

REMAKE - REMIX
(или ВСЕ-ТАКИ НЕ ПОСЛЕДНИЙ)

Опять сентябрь, как будто лошадь дышит,
и там - в саду - солдатики стоят,
и яблоко летит - и это слышно,
и стуки, как лопаты, говорят.

Ни с кем не смог
ни свыкнуться, ни сжиться -
уйдут, умрут, уедут, отгорят -
а то, что там, в твоем мозгу стучится,
так это просто яблоки стучат.

И то, что здесь
сейчас так много солнца,
и то, что ты в своей земле лежишь,
надеюсь, что кого-нибудь коснется.
Надеюсь, вас. Но всех не поразишь.

А раз неважно всем,
что мне еще придется,
а мне действительно еще придется быть
сначала яблоком, потом уже травою -
так мне неважно знать: ни то, что будет мною,
ни то, что мной уже не сможет - быть.

А что уж там во мне рвалось и пело,
и то, что я теперь пою и рвусь,
так это все мое (сугубо) дело,
и я уж как-нибудь с собою разберусь.

Смирюсь ли я, сорвусь ли, оскудею
или попробую другим путем устать,
я все равно всегда прожить сумею,
я все равно всегда посмею стать.

Но - что касается других:
всех тех, которых нет,
которых не было,
которых много было -
то если больно им
глядеть на этот свет
и если это важно вам - спасибо.

2000