Иван Грозный и Абрам буйный
Исполосованные лица Ивана Грозного и его сына. 1913 г. |
Успокойтесь, вы ничего не пропустили. Это газетная хроника столетней давности.
29 января (16-го по старому стилю) 1913 года двадцативосьмилетний Абрам Балашов, постоянный посетитель Третьяковки, бросился к картине Ильи Репина, перескочил через ограждение и со словами «Довольно смертей, довольно крови!» три раза полоснул её ножом, испортив лица Ивана Грозного и его сына. Служитель галереи немедленно задержал преступника и вызвал полицию. Молодой человек оказался иконописцем, старообрядцем, сыном крупного мебельного фабриканта. После допроса полицейские сочли задержанного ненормальным и поместили в покой для душевнобольных.
Происшествие повергло общество в шок. Хранитель галереи Егор Хруслов бросился под поезд, и его самоубийство связали с порчей репинского полотна. Сам Репин, увидев изуродованную картину, начал метаться: «Боже, какой ужас, какое несчастие... Что же это такое? Да ведь это же непоправимо». Газеты подробно освещали ход расследования, сообщая читателям горячие факты о личности Балашова и мотивах его поступка. Жители Петербурга за месяц раскупили все открытки с репродукцией картины, а оптовые торговцы, получив вал заказов из провинции, подняли цену в два раза.
Однако ущерб оказался поправимым. Реставратор Дмитрий Богословский смог починить повреждённый холст, после чего Илья Репин заново написал потерянные фрагменты. На восстановление полотна ушло чуть больше месяца. Сам Абрам Балашов, проведя три недели в Алексеевской психиатрической больнице (впоследствии знаменитая «Кащенко»), был признан душевнобольным и вышел на свободу.
Инцидент дал богатую пищу для спекуляций: одни смогли вспомнить, что картину запретил выставлять покойный император Александр III, другие – порассуждать о религиозном фанатизме. Нашлись защитники и у Балашова. Поэт Максимилиан Волошин заявил, что картину нельзя демонстрировать без возрастной маркировки. «В то время как новая живопись, начиная с импрессионизма, реалистична, творчество Репина остаётся натуралистическим, - утверждал Волошин. - А натурализм при изображении ужасного только повторяет несчастные случаи, копируя их».
«Не Репин – жертва Балашова, а Балашов – жертва репинской картины! – патетически восклицал поэт. – За 30 лет картина Репина принесла много вреда. И надо закончить дело, начатое Балашовым (не в смысле физического уничтожения картины, конечно). Ей не место в национальной картинной галерее! Третьяковская галерея поступила бы благоразумно, если бы пожертвовала её в большой паноптикум!.. В отдельную комнату с надписью: "Вход только для взрослых!.."».
Прошло сто два года. Пострадавшая картина Репина давно признана шедевром, висит на видном месте, никто больше её не тронул. Шумиха в газетах, общественные дискуссии, гибель смотрителя галереи – всё ушло в прошлое.
Уйдут и страсти вокруг нынешних Балашовых, если у нас хватит уважения к собственной истории. Иначе увидим, как сбываются слова Фёдора Достоевского, процитированные Василием Розановым в «Опавших листьях» вскоре после выходки в Третьяковке: «И вот, в XXI столетии, при всеобщем рёве ликующей толпы, блузник (рабочий, ремесленник – "ТД") с сапожным ножом в руке поднимается по лестнице к чудному Лику Сикстинской Мадонны: и раздерёт этот Лик во имя всеобщего равенства и братства».