Алексей Паршин: Подкреплять Священное Писание ― не функция науки

Досточтимые отцы, братья и сестры, уважаемые коллеги! Позвольте мне прежде всего поблагодарить организаторов семинара за любезное приглашение выступить и рассказать о тех проблемах, которые поставлены темой заседания. Вообще-то должен сказать, что я математик, но я не собираюсь никаких математических вещей рассказывать ― просто вопросы связи науки и веры, науки и религии, православия в частности, меня давно интересовали.

Я много думал и читал, хотя у меня нет никакого богословского и специального церковного образования, но, тем не менее, за последние лет 15 я написал несколько работ, которые связаны с [обсуждаемой] темой. Последнее время я этим не занимался, поэтому мне приятно здесь выступить не по своей инициативе, а по приглашению организаторов. Но при этом я должен сказать, что вопрос науки и веры ― не просто вопрос в плоскости размышлений, обсуждений, дискуссий, научных текстов. Это ещё и вопрос раскола в нашем обществе, который все более и более нарастает ― весьма серьёзного раскола. И поэтому он тоже был дополнительным стимулом для того, чтобы здесь выступить и поделиться некоторыми мыслями.

Диалог или непримиримая борьба?

Говоря о том, что происходит, я хотел бы совсем кратко в качестве введения упомянуть несколько событий, которые происходят в обществе и имеют прямое отношение к теме. Но прежде всего я бы сказал, что название [лекции], которое я написал («Наука и вера в наше время: вместе или нет?» ― «ТД»), я просто по просьбе организаторов сделал короче. Для меня было большой неожиданностью, что в этом зале много-много лет назад святитель Филарет, тоже говоря о науке и религии, упомянул слово «вместе» (то есть на самом деле мысль, что может быть «вместе», так сказать, витала в головах таких людей уже очень давно). На самом деле более правильное название было бы таким: «Наука и православная вера в современной России: конструктивный диалог или непримиримая борьба?». Вот это, как мне кажется, ближе к тому, что происходит. От этого я и хотел бы отталкиваться.

Вот несколько примеров этой борьбы. Многие, наверно, слышали, что у нас теология теперь является ВАКовской специальностью, и первая защита диссертации кандидата теологии была произведена отцом Павлом Хондзинским [по теме] «Разрешение проблем русского богословия XVIII века в синтезе святителя Филарета, митрополита Московского». Когда защита была объявлена, как теперь и положено, можно было написать отзывы (любой может это сделать). И вот появилась целая серия отзывов учёных, которые были опубликованы на сайте [Общецерковной аспирантуры и докторантуры]. Я очень кратко скажу об этом с той стороны, которая мне близка.

Фото: Taday.ru

Хотя я и читал замечательные книги отца Павла, я не хочу говорить от том, насколько нужно и возможно защищать такие степени. Но существуют некие традиции. Как математик, я в течение многих лет участвовал в разных диссертационных советах и редколлегиях, читал много отзывов и рецензий. И вот как был сделан отзыв Юрия Валентиновича Панчина ― очень известного биолога, специалиста по нейрофизиологии животных, сотрудника очень известного, уважаемого академического Института [проблем передачи информации РАН имени А.А. Харкевича]. (В этом институте есть и чистая теоретическая математика, есть прикладные технические вещи, есть отдел лингвистики, есть биоинформатика ― то есть очень уважаемый и серьёзный институт). И вот человек из своей области выходит в нечто совсем другое. Практически весь отзыв состоит из [перечисления] того, чего в диссертации нет! Ну понимаете, так иногда бывает, когда люди очень не любят того, кто защищается, и критикуют его: мол, это не важно, а то [важно]. Но при этом все-таки обычно дают понять, что они что-то принимают, и смотрят, а что же там [в диссертации всё-таки] есть. Совершенно очевидно из этого текста, что рецензент даже не удосужился хотя бы как-то ответить на этот вопрос. И [этот факт] говорит нам о том, что это не предмет научной дискуссии, то есть того конструктивного диалога, который хотелось бы иметь, а высказывание, инспирированное, уж не побоюсь сказать, идеологическими задачами…

Должен сказать, что совершенно замечательный есть отзыв отца Георгия Ореханова, который очень ясно и чётко, очень культурно поставил все акценты. Мне приятно заметить, что он является моим коллегой ― так же, как и я, он окончил мехмат МГУ. Может быть, это способствовало такой чёткости и ясности его отзыва.

Говоря обо всём этом, я еще хочу заметить, что во всей этой ситуации с диссертацией проявилась более отдалённая, более светская вещь. Это фундаментальный раскол не между наукой и верой, имеющийся в нашем обществе, а уже внутри науки, между естественнонаучным знанием и гуманитарным знанием. Представители естественнонаучного знания, даже самые сильные, серьёзные учёные в большинстве случаев имеют либо слабое, либо никакое представление [о том], что гуманитарное знание имеет свои традиции, свои способы дискуссии, публикации, аргументации и тому подобное…

Другой пример — более старый и, может быть, более известный: это дискуссия по поводу введения Основ православной культуры. Тогда было письмо известных, выдающихся учёных, в основном физиков ― так называемое «Письмо десяти академиков» против этого. Вскоре после него появилось «Письмо пяти академиков» в защиту ― точнее, с критикой тех утверждений, которые были в «Письме десяти академиков». Если первое письмо разошлось и по социальным сетям, и по разным сайтам, то второе проскочило совершенно незамеченным, что уже характерно. Там тоже участвовали известные люди. Может быть, здесь никто и не слышал об этом, но все же хочу их назвать: это покойный ныне, выдающийся микробиолог Георгий Александрович Заварзин, это геофизик Георгий Сергеевич Голицын, человек, который в советское время активно выступал против проекта поворота рек, наконец, это Тимур Магомедович Энеев, механик, который внёс огромный вклад в освоение космоса. Все это очень известные, уважаемые люди.

Фото: Pravosakh.ru

И вот, казалось бы, есть научные журналисты, [есть] две совершенно разные точки зрения на одно и то же. Почему бы их не свести вместе, не устроить дискуссию? Это было абсолютно замолчано…

И последнее: более интересная вещь, не житейская, а более серьёзная в научном плане. Дело в том, что люди, которые выступают против Русской Православной Церкви, против религиозного мировоззрения и так далее, [представляют] явление, которое существует в истории уже очень давно. Но особенно оно проявилась в эпоху, которая назвала сама себя «веком Просвещения». Люди, которые проповедуют взгляды, появившиеся тогда, называются просветителями. То есть до того (это тогда писалось и сейчас пишется) было мрачное Средневековье (по-английски это так и называется — Dark Ages), и, соответственно, противоположная сторона получает название мракобесов.

Самое удивительное, что люди, которые придерживаются этой идеологии, они даже слов собственных не могли придумать! [Потому что] это всё ― заимствования из мрачного Средневековья! [Это] учение о Божественном Свете, которое проходит через всю патристику и дальше, у западных отцов встречается. Любой человек, который имеет минимальное представление о богословии, знает об этом учении, знает, что [согласно ему] есть Божественный Свет, есть умопостигаемый свет, который позволяет разуму познавать интеллектуальные сущности, и есть чувственный свет. Для этого можно читать и Дионисия Ареопагита, и Григория Паламу с его учением о Фаворском свете, и много кого ещё. Более того, это известно вполне и людям светским, далеким от Церкви. Возьмите, скажем, готическую архитектуру, которая вся была развитием этого учения, этой самой метафизики света! Об этом писал очень известный искусствовед Эрвин Панофский. Наконец, наш соотечественник Александр Михайлович Шишков издал совершенно замечательную монографию «Метафизика света», где очень детально, очень подробно всё это учение о свете в Средние века разбирается. Это тоже, я бы сказал, любопытный, уже исторический факт, когда люди в упор не видят то, что увидеть очень легко.

Фото: Mycdn.me

Три точки зрения на конфликт веры и науки

После такого введения позвольте мне перейти к обсуждению самой темы. Я прекрасно понимаю, что взаимоотношения науки и религии за последние 20-30 лет обсуждались многими философами, историками, социологами. На эту тему написано много книг, имеются разные классификации и так далее. Я в данном случае являюсь абсолютным дилетантом и то, что я здесь представляю, ― это просто наброски, сделанные для самого себя, чтобы от чего-то можно было отталкиваться.

Имеются три точки зрения. [Первая из них:] наука и религия относятся к совершенно разным сферам бытия, поэтому они должны заниматься своими делами и друг другу, грубо говоря, не мешать. Я знаю замечательного человека, биолога, профессора Московского университета, глубоко верующего человека, с которым у нас был однажды разговор. Он сказал: «Отдельно у меня моя вера, а отдельно ― моя наука, молекулярная биология. И связей между ними я не вижу, они меня не интересуют». Я должен сказать, что это вполне уважаемая точка зрения, она многими, я думаю, разделяется. Действительно, есть очень много людей, для которых такой проблемы не существует. Недавно вышла книжка, про которую, к сожалению, мало писали («Наука верующих или вера учёных: век XX» ― «ТД»). [Её автор] диакон Сергий Кривовичев, заведующий кафедрой кристаллографии в Петербургском университете, в прошлом году он был избран членом-корреспондентом Российской академии наук. Он написал замечательную книгу о верующих учёных XX века ― не XIX, не начала XX, а середины и конца XX века. В частности, здесь совершенно поразительной очерк о такой фигуре, о которой здесь, может быть, никто и не слышал: это Френсис Коллинз, американский учёный, который возглавлял знаменитую программу по расшифровке генома. Оказывается, он является верующим человеком (я сейчас не помню, к какой церкви он принадлежит)…

Фото: Taday.ru

Вторая точка зрения ― то, что все же точки пересечения научного и религиозного мировоззрений на человека и мир, Вселенную существуют. И тогда они входят в какое-то противоречие, что приводит к их борьбе. На эту тему я буду говорить чуть позже более подробно.

И, наконец, третье, что мне наиболее близко, ― рано или поздно религия и наука войдут в единое целостное мировоззрение, о чем здесь говорил святитель Филарет. И я знаю одного человека в нашей истории, отца Павла Флоренского, который в молодые годы поставил себе такую задачу гармоничного соединения науки и религии (см.:  А. Н. Паршин. Конкретная метафизика о. Павла Флоренского. Впервые опубликовано: Павел Александрович Флоренский. Антология. М., РОССПЭН, 2013, сс. 7-19 — «ТД»). На мой взгляд, то, что он делал, было в значительной степени продиктовано этой задачей. Но потом его деятельность сошла на нет, потому что (я не могу об этом определенно судить) он либо понял, что это невозможно решить, либо ― что невозможно решить в тех условиях (это было уже в 20-е годы, после революции), либо он почувствовал, что не может сам это сделать…

Три противоречия между верой и наукой

Может быть, говоря о противоречиях между наукой и религией, было бы правильнее поставить «противоречия» в кавычки ― то есть это, возможно, как бы противоречие.

[Первое.] Хорошо известно, что такое христианский взгляд на историю. История существует между двумя точками: сотворения мира и конца света, а где-то между ними происходит не менее фундаментальное событие ― пришествие Спасителя, Боговоплощение. Это принимается всеми христианами в Символе веры. А кроме того, все в школе изучают науку историю, где говорится совсем о другом: о царствах и так далее. Вот эти два взгляда находятся, как теперь говорят, в разных реальностях. И соединить их вместе... Безусловно, в XVII-XVIII веках были сочинения профессиональных историков, которые это соединяли, но потом, после известного расхождения науки и веры в XIX веке, это ушло.

Второе. Это относилось к историческому развитию мира, затем ― посмотрим на историю возникновения живых существ. Что бы там ни говорили, можно вспомнить дискуссию между креационистами и эволюционистами: безусловно, принятие Шестоднева и эволюционные взгляды на создание мира не могут быть напрямую согласованы или связаны. Они действительно резко и принципиально противоречат друг другу.

Фото: Taday.ru

И последнее. Мы уже спустились с уровня мира в целом на уровень живых существ и теперь посмотрим на человека. Помимо филогенеза, развития живого мира, есть ещё процесс онтогенеза, процесс развития эмбриона, когда его вынашивает мать. Так вот, серьёзно обсуждается (есть доклады на эту тему), как нам быть с плодом, когда можно провести диагностику его генетики и выяснить, что у него будут необратимые болезни, [например,] синдром Дауна. Нужно ли такие исследования делать? Нужно ли говорить матери, что можно сделать [аборт]? Если делать, можно ли ей объяснять, каковы последствия, и так далее?

Теперь давайте попытаемся взвесить эти высказывания. Существует, конечно, очень много точек зрения. Существует огромное течение, когда предлагают как-нибудь согласовать эти вещи, сгладить, чтобы их не было. Прежде всего, хочу сказать, что эти противоречия были мощным козырем, мощной дубиной в руках атеистов, если вспомните, что происходило в 1920-1930-е годы, какие были публикации, какие были действия и поступки. Поэтому, если говорить об этих противоречиях в устах атеистов, мы определённо, заведомо знаем, что для них это вещи, которые преодолены быть не могут. В нашем случае я бы сказал, что это противоречия, которые безусловно нуждаются в обсуждениях, обдумывании. И то, что в последние десять лет в жизнь многих людей здесь и на Западе это вошло, для них это аксиома, безусловно, нуждается в серьёзной и тяжёлой работе, которая не делается декларациями и одномоментными высказываниями.

Фридман, Леметр и блаженный Августин

Дальше я не буду говорить о биологии, хотя это тоже крайне интересно, и здесь можно было бы что-то сказать. Я поговорю о развитии мира. И прежде чем переходить к разговору о космосе, о вселенной, позвольте мне сказать, что здесь можно было бы сделать. Когда речь идёт о взаимоотношениях богословия и науки, научного и религиозного мировоззрения, очень часто говорится: давайте мы что-нибудь изменим и согласуем. Что касается церковного мировоззрения, богословия, то [подобное согласование] может привести и приводило к обновленчеству. Судьба обновленчества в России хорошо известна. Что же касается науки, тут тоже можно сказать: наука ещё не до конца развилась, потом всё изменится. Но для меня это общие, расплывчатые формулировки ― я бы лучше вообще не стал на этом останавливаться.

Так вот, я сейчас выскажу мой взгляд ― что могло бы помочь этому сближению. Только, пожалуйста, не пугайтесь: что богословие, религиозный опыт Церкви может дать науке? Так, как это высказано, это может выглядеть бредово, но дальше я приведу два примера, как это происходило [в истории]. Один пример всем известный (это относится к физике), а другой ― мало кому известный, который относится к математике.

Фото: Taday.ru

Прежде чем переходить к примерам, позвольте мне сказать по поводу того, как ещё может выглядеть это соединение. Есть огромное количество работ, текстов, они связаны с толкованием Священного Писания. Моё к этому отношение ― для этого хорошо иметь богословское образование. Понимаете, всё-таки Священное Писание толковали отцы Церкви, это были люди весьма другого уровня и высоты. И тем не менее, у них есть много разных взглядов, мнений, школ, направлений ― что же говорить о нас! Поэтому чтение отцов Церкви ― это тоже, конечно, полезная и интересная вещь, но есть одно, что объединяет науку и религию, ― наличие опыта.

Как наука терпеть не может абстрактные высказывания, не привязанные к конкретной реальности, так и вера. Церковь признает в основе всего опыт ― прежде всего, молитвенный опыт… За две тысячи лет Церковь накопила [громадный опыт], построила огромное здание богослужения с его сложной структурой, текстами, правилами чтения этих текстов, гимнографией, с устройством храмов, где проходит служба, и так далее. Заметьте, в течение двух тысяч лет люди усваивали этот опыт не из чтения книг, не из чтения отцов Церкви ― они усваивали это из того, что было на стенах храма, из того, что пелось во время службы, что говорил священник. Я бы сказал, что опора на этот опыт может быть гораздо более серьёзным, гораздо более осмотрительным подходом к толкованию любых вопросов.

После этих вводных тезисов я перейду к обещанным двум примерам… [Первый из них] это выдающийся, замечательный учёный Александр Александрович Фридман, проживший всего 37 лет ― в 1925 году он скончался скоропостижно от брюшного тифа. Он физик, он метеоролог, он баллистик, он участвовал в Первой мировой войне и имел два [Георгиевских] креста. Человек удивительной энергии, помимо своих прикладных занятий, он сразу изучил и освоил общую теорию относительности, которую в 1916 году опубликовал Альберт Эйнштейн. Уже сам Эйнштейн прикладывал свою науку к изучению развития космоса, к космологии, [смотрел] как устроен космос в целом. Наука давала возможность такой постановки вопроса. И он нашёл решения своих уравнений, в которых космос не зависел от времени. То есть тот космос, который есть сейчас, его форма будет сохраняться сколь угодно долго в будущем, но и в обратном направлении времени. Космос в этом смысле не имеет ни начала, ни конца, и пространство является бесконечным.

Заметьте, что этот взгляд на мир, который, безусловно, не согласуется со взглядом Церкви, стал активно распространяться перед той самой эпохой Просвещения, о которой я здесь говорил. Так вот, Фридман нашёл, хоть и чисто математически, такие решения уравнения Эйнштейна, в которых развитие вселенной было [смоделировано следующим образом]. Представьте, что Вселенная ― это не наш трёхмерный мир, а мы живём на плоскости. Но эта плоскость ограничена, она конечна и представляет собой поверхность сферы. У сферы есть радиус. Как думал Эйнштейн, ― это сфера фиксированного радиуса, который всегда такой был и всегда такой будет. А решение, которое нашел Фридман, ― что радиус зависит от времени, и что из какой-то точки, до которой ничего не было, эта сфера начинает расширяться, раздуваться, становится всё больше и больше. И что с ней будет дальше ― есть различные варианты. Это отдельная серьёзная наука (теория расширяющейся Вселенной ― «ТД»).

Александр Фридман. Фото: «Коммерсантъ»

Написанная в 1922 году статья вышла в Zeitschrift für Physik ― это был главный журнал по физике. Она вышла, Эйнштейн сказал, что такого быть не может, прочитал и нашёл ошибку, математическую. И написал коротенькую заметку, буквально в абзац, что «работа господина Фридмана неверна, потому что в ней в таком-то месте есть ошибка». Фридман прочитал, увидел, удивился, потому что он хорошо проверял свою работу, и написал письмо (а это было самое время после Гражданской войны, связи были непростые). К счастью, его коллега Юрий Александрович Крутков, тоже известный физик… поехал в командировку (тогда ему это ещё удалось) и в Германии встретился с Эйнштейном, показал ему письмо Фридмана, начал объяснять… И вот, как он вспоминает, понадобились огромные усилия убедить Эйнштейна, что там всё правильно. Он его убедил! Эйнштейн написал коротенькую, опять такого же размера, заметку в тот же журнал: «Как я понял, там нет никакой математической ошибки, хотя, конечно, смысл этих решений остаётся подозрительным».

Это все собрано в переводе на русский в выпуске журнала «Успехи физических наук» за 1963 год. Там и работа Фридмана, и заметки Эйнштейна, и воспоминания.

Подождите, на этом история не кончилась!.. Но сначала давайте всё же о Фридмане расскажу. Фридман написал тогда же замечательную книжку. Её первое издание вышло 1923 году, а это (показывает книгу ― «ТД») её переиздание в 1965 году в издательстве Академии наук ― «Мир как пространство и время». Тут несколько эпиграфов: есть из Ломоносова, есть из Книги Премудрости Соломона. Вот здесь, например, написан эпиграф: «Вся мерою и числом сотвори еси», ― но, казалось бы, больше ничего [на богословские темы]. Дальше, в конце книги, он говорит трудностях, о том, как нужно развивать эту теорию и так далее. 1923 год. И говорит: «Наши потомки, без сомнения, узнают характер Вселенной, в которой мы обречены жить. И всё же думается, что...» ― а дальше отрывок из оды Державина «Бог»:

Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий, ―
Тебе числа и меры нет!

Каждый, кто знает Державина, понимает, что «Тебе» относится к Господу… Что самое удивительное и имеющее отношение не к личности Фридмана, а к его отношению к религиозному мировоззрению, ― в этой книге имеется огромная цитата из «Исповеди» Августина, приведённая по латыни. Здесь [на экране] имеется её русский перевод, это из 11 книги «Исповеди».

Что же здесь говорится? Сам Фридман оценивает эту цитату как первое ясное и чёткое изложение того, что время относительно. Очень хорошо известно чудо из Книги Иисуса Навина: одна сторона молилась тому, чтобы Господь дал им победу, и Господь остановил солнце. То есть солнце остановилось, был день, и битва шла, и молящиеся победили. Так вот, с точки зрения современного образованного человека, это чудо, противоречащее законам природы, которое не могло иметь место. Но: как это интерпретирует Августин? Он говорит: «Ну как же так. Солнце остановилось. Мы же меряем время по появлению солнца. Значит, времени нет?». И вдруг говорит: «Да. Но если кто-то будет крутить гончарный круг, можно по нему мерить время. Значит, есть время, которое мы меряем по солнцу, и есть время, которое мы меряем по гончарному кругу, ну и по многому другому, что можно мерить». Другими словами, одно время могло перестать существовать, а другое продолжалось. Забудем про чудо, чудо ― это отдельная тема. Если просто отойти и посмотреть с чисто научной точки зрения, здесь есть представление, что времён много и они разные. Это именно то, что внесла в понимание времени теория относительности! Фридман счёл возможным не просто об этом говорить, а написать в своей книге.

Теперь я немного расскажу о дальнейшей истории. Через пять лет аббат [Жорж] Леметр, бельгийский учёный, тоже занимался космологией и тоже придумал, независимо от Фридмана, эти решения. И тоже начал публиковаться, но, в отличие от Фридмана, послал статьи не в передовые журналы (как теперь говорят, топовые), а в малоизвестный французский журнал, поэтому читатели в Англии это не сразу прочитали. То, что мир как будто взрывается из некоего такого первого атома, ― это были его слова, — и затем он как-то развивается (речь идёт о Теории Большого взрыва ― «ТД»). Так вот, есть замечательная статья отца Димитрия Кирьянова на портале Богослов.ru, «Наука и религия в мировоззрении Жоржа Леметра». Сначала Леметр был очень доволен, что [его гипотеза] согласуется с тем, что пишет Священное Писание. Но потом, по зрелом размышлении, он сказал, что не нужно подкреплять Священное Писание доводами науки. И, в общем, я с ним совершенно в этом согласен: не нужно подкреплять, это не функция науки.

Альберт Эйнштейн и Жорж Леметр. Фото: Сatholiceducation.org

Но у него были разные дискуссии, и последнее, что во всём этом комплексе поразительно звучит, ― опять появляется Эйнштейн. В какое-то время он (Леметр ― «ТД») встретился с Эйштейном и стал ему рассказывать о своём открытии, о своих решениях и сказал: «Вот знаете, как вы думаете, нельзя ли с помощью этих решений, которые я нашёл, понять какую-то физическую проблему из известных, которые давно стоят, скажем, происхождение космических лучей?». И знаете, что ему сказал в ответ Эйнштейн? Он сказал: «То, что вы мне говорите, как-то очень похоже на акт творения. Сразу видно, что вы священник».

Это не легенда, не домысел. Когда Эйнштейну было 100 лет, был конгресс, очень представительный, ему посвящённый. Выступал Илья Романович Пригожин, очень известный физик, лауреат Нобелевской премии, и он привел этот случай, о котором ему рассказывал Леметр, так как [Пригожин] его очень хорошо знал. Опять, понимаете, Эйнштейн... Очень важная вещь во всех этих дискуссиях — это идеология. Идеология Просвещения как непререкаемая догма в науке была в голове у многих, можно думать, что и у Эйнштейна. Мне представляется, в этом причина того, что в течение долгих лет он не принимал те решения его уравнений, которые, как потом оказалось, согласуются с обнаруженным разбеганием галактик, наличием красного смещения, эффектом Хаббла… В современной космологии есть разные взгляды, какая модель верна, но в историческом плане это совершенно поразительный сюжет, который тоже заставляет задуматься.

Про религиозные взгляды Фридмана я ничего не знаю, Леметр был аббатом. Ему, во всяком случае, было приятно и симпатично, что эти две вещи сходятся. Но стал ли он думать над таким возникновением из ничего, поскольку был священником, ― это неизвестно. Но во всяком случае, это легко можно себе представить…

Блаженный Августин и Кантор

А вот теперь я перехожу ко второму примеру. Это из математики. Георг Кантор, который родился в 1845 году в Санкт-Петербурге, прожил там 11 лет, потом родители уехали в Германию, он стал выдающимся немецким математиком, умер в 1918 году. Он создатель такой науки, которая называется теорией множеств. В 1985 году в «Классиках науки» (такая была замечательная серия в советское время) были изданы его труды по теории множеств. Занимались этим два наших очень известных ученых ― выдающийся математик Андрей Николаевич Колмогоров и известнейший историк науки Адольф Павлович Юшкевич, а конкретно всё это издавал Фёдор Андреевич Медведев, человек очень чёткий, пунктуальный. Но я совершенно точно могу сказать, потому что я и его немного знал, и людей, которые его хорошо знали, ― он был абсолютно далек от всяких религиозных вопросов…

Множество ― это некоторая совокупность. Можно говорить о множестве людей, сидящих сейчас в этом зале. Можно всех пересчитать: это то, что называется конечным множеством. Ему можно сопоставить некоторое число. А есть бесконечные множества: скажем, совокупность всех натуральных чисел или совокупность (более хитрая вещь) вещественных чисел, и так далее. С конечными множествами легко обращаться, там никаких трудностей не возникает. С бесконечными ― сложнее. Так вот Кантор придумал теорию, которая позволяла обращаться с бесконечными множествами. Она появилась во второй половине XIX века. Большинство математиков встретили это в штыки. [Им было непросто воспринять] представления об актуальной бесконечности ― не такой бесконечности, где 1, 2, 3, 4 и так далее (это называется потенциальной бесконечностью, то есть конечностью, которая может стать все больше и больше), а актуальной бесконечности, где вы в руки можете взять все числа и подержать, где они перед вами лежат целиком… И оказывается, что Кантор ― вообще человек широкой философской культуры: и Лейбниц, и Декарт, и Кант ему были известны. Но это не так удивительно, а удивительно то, что он читал отцов Церкви, читал и патристику, и схоластику, и многие свои мысли оттуда ― это совершенно достоверно ― заимствовал, они ему были ему подсказаны либо развиты им и основывались на этом чтении.

Георг Кантор. Фото: Сlubpic.xyz

[На экране] кусочек из его работы «К учению о трансфинитном». Им были открыты так называемые трансфинитные числа, такие бесконечные числа, о которых много-много что [можно рассказать]... Оказывается, что бесконечностей существует много разных. И это тоже мысль, которая была подсказана ему отцами Церкви. Здесь он приводит огромный кусок цитаты опять из Августина, из книги «О граде Божием», в которой говорится о том, как сосчитать все числа, и что это только Бог может. То есть актуальная бесконечность связывается с Богом. Для Кантора это было источником, который он приводит в чисто научной статье… Дальше имеются и ссылки на Оригена, причем Ориген был против актуальной бесконечности, которую принимал Кантор, и здесь сравниваются их взгляды. Затем, там много и схоластики: и Фома Аквинский, и много других имен... Да, почему я еще упомянул Федора Андреевича (Медведева ― «ТД»). Это было человек очень пунктуальный, я думаю, он был только не религиозен, но относился к вере очень скептически. Тем не менее, он аккуратно выверил все эти ссылки и привёл все переводы на русский язык. Так что благодаря его трудам мы [и широкая публика] можем узнать такой удивительный факт.

Ну и последнее: это оценка коллегами Кантора [его идей]. Вот Феликс Клейн, представитель Геттингенской школы, которая дала миру Гильберта и Вейля, место, где была создана современная математическая физика и квантовая теория… Может быть, кто-то из историков мне подскажет, но всяком случае, я никогда не слышал про его религиозные взгляды. Он был такой трезвый, практический человек, но в своих «Лекциях об истории развития математики в XIX веке», вышедших в 1926 году, он писал: «Глубоко несправедливым является общераспространенный презрительный взгляд на схоластику как на бесплодное умствование». Дальше он говорит о некоем мистическом, метафизическом флере, а потом замечает, что если убрать эти спекуляции, которые кажутся поверхностному взгляду чисто теологическим подходом, то (замечательная фраза) «окажется, что они, в сущности, являются вполне безупречными подходами к проблемам, составляющим в настоящее время содержание того, что мы называем теорией множеств». И далее: «Недаром Кантор, творец теории множеств, учился у схоластиков».

Ну и последнее его замечание ― о текстах схоластов, которые есть образец логического рассуждения, аккуратности и строгости… Вообще я должен сказать, что в Германии было много культурных, образованных математиков. А эти лекции были переведены в 1937 году. Это цитата из русского перевода. Поразительное обстоятельство, что никому не пришло в голову хотя бы из предосторожности это убрать, понимаете! Тем более мы должны этим пользоваться. Для меня, как для математика, второй пример, конечно, является более убедительным.

Да, вот ещё. Мои санкт-петербургские коллеги в доме, где родился и жил Кантор в детстве, повесили мемориальную доску. Повесить её стоило нечеловеческих трудов. В конце концов, разрешили её повесить во дворе на Васильевском острове, на 11 линии. А они просили на фасаде. А почему? Потому, что первое, что просили представить товарищи из ЖЭКа, или ЖАКТа, как сейчас называется эта контора, ― это справка по форме № 9, что Георг Кантор жил в это время и родился в этом доме, а в 1856 году был родителями увезён на ПМЖ в Германию. Вы знаете, когда я это прочитал, я решил [об этом здесь] сказать, потому что некоторые дискуссии между религией и наукой, которые возникают, от этого уровня, по-моему, недалеко ушли по степени аргументации.

Фото: Wikipedia.org

Материальное и идеальное в науке

К сожалению, у меня уже [заканчивается время]. Я ещё расскажу о конкретных вещах: как связывать богословие и науку на более конкретных примерах, которые отражены в некоторых [моих] текстах, публиковавшихся за последние лет 15. Эти тексты доступны и их можно в сети поискать, если кто-то хочет потрудиться. Во всяком случае, может быть, удастся их выложить в более доступное место (ссылки на указанные работы академика Паршина приведены в тексте этого материала — «ТД»).

Первое, что мы узнаём из Символа веры (не откуда-нибудь!) ― что мир сотворён Господом, и Он «Творец видимых и невидимых». То есть тварный мир состоит как бы из двух миров: мира видимого, и приводятся некоторые его характеристики (мир материальный, чувственный, телесный), и мира сверхчувственного, умопостигаемого, бестелесного… Вопрос возникает, как они связаны и какую роль играют в нашей жизни. Так вот, ко второму миру, по представлениям Церкви, принадлежат ангелы и души людей, а первый ― это физический мир, в котором мы все обитаем, к которому принадлежит все, что мы видим, чувствуем, ощущаем и так далее.

Возникает вопрос, как это принципиальная вещь может соотноситься с тем, что мы знаем в науке… Давайте несколько слов всё же скажем об умопостигаемом мире. [Согласно христианскому учению] ангелы, которые в нем находятся, образуют некоторую иерархию. Имеется сочинение святителя Дионисия Ареопагита, который описывает девять чинов ангельской иерархии, как они созерцают Божественный Свет, который я здесь упоминал, и как они передают его друг другу. Очень замечательное обстоятельство, что каждый ангел является зеркалом, который отражает тот свет, который к нему приходит, и передает его дальше… Вот такой замечательный образ. По взглядам, которые есть в Церкви, ангелы являются промежуточным звеном между миром Божественным, трансцендентным и миром телесным, миром нашего существования. Пример этого в Священном Писании ― это лестница Иакова, когда ангелы восходят и спускаются вниз по этой лестнице.

Если говорить о том, что ближе к науке, то к науке ближе платонизм, учение о мире идей. Известно, что Церковь к платонизму относилась достаточно сдержанно и даже отрицательно, и тем не менее, скажем, в эпоху Тринитарных споров многие идеи неоплатонизма существенно были использованы, терминологически хотя бы. Так вот, давайте поговорим о математике, о которой я больше могу судить. Не все, конечно, математики, но огромное количество их число являются платониками в том смысле, что идеальные понятия и самые простые: треугольники, многообразия, функции, производные и так далее ― в нашем мире вы их не увидите никогда, не потрогаете. Они существуют как идеальные понятия. Другой вопрос, каким способом они соприкасаются с тем, что мы видим ― это уже, так сказать, отдельная тема.

Так возникает вопрос о соприкосновении мира идеального, умопостигаемого с миром чувственным, как о нём писал преподобный Максим Исповедник. Это вообще один из самых глубоких, нетривиальных мыслителей. [Согласно его мысли], «мир умопостигаемый находится в чувственном так, как душа в теле. А чувственный мир соединён с умопостигаемым, как тело соединено с душой. Единый мир, состоящий из них, ― как один человек, состоящий из души и тела». Вот это есть подсказка, как можно было бы думать дальше в этом направлении.

Фото: Taday.ru

Ну и вот теперь позвольте мне привести ещё цитату из замечательного богослова, очень известного, Владимира Николаевича Лосского, жившего в XX веке. У него [есть] две книжки, по которым многие вообще узнавали ещё в советское время что-нибудь о богословии. Был знаменитый выпуск «Богословских трудов», который простому человеку невозможно было достать, но уж если доставалось, он зачитывался до дыр. Может быть, многие здесь помнят об этом выпуске. Вот теперь он, конечно, издан в огромном количестве экземпляров. И вот, говоря именно об этом разделении мира на две части и связи между ними, Лосский подчёркивает «удивительное сближение, с одной стороны, между музыкой и математикой… и с ангельскими мирами, с другой стороны». Таким образом, эта точка зрения тоже существует. Вот это, мне кажется, интересная отправная точка для дальнейших размышлений.

При продумывании тех вещей, о которых я здесь говорил, их общих принципов, мною вместе с Татьяной Николаевной Резвых, которая является сотрудницей Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, была написана большая работа о том, как можно, исходя из церковного опыта… а именно опыта богослужебного (как устроен храм, служба в храме и [пространство] вокруг храма), извлечь представления о времени и пространстве (см:  А. Н. Паршин, Т. Н. Резвых. Время и пространство православного богослужения. Впервые опубликовано: Семинар «Русская философия (традиция и современность)», М., Русский путь, 2011, сс. 476-530 — «ТД»). Вот здесь [на экране] оглавление этого труда, у меня нет времени более детально представить, но о паре вещей я все же подробнее расскажу. Здесь рассмотрены дни творения ― это просто описание Шестоднева. Многие, конечно, об этом писали, и это было инспирировано теми дискуссиями, которые шли между креационистами и эволюционистами. Затем говорится о богослужении, о связи времен, которая есть между разными событиями Священной истории, затем о пространстве храма, о росписях, о структуре иконостаса, затем о вопросе времени и вечности, затем еще важная вещь, которая относится принципиально к христианству. Это представление о том, какую роль в христианстве играет Крест Христов и не только Крест как крест, на котором Спаситель принял муки, а крест, который в христианстве организует пространство. На эту тему можно много чего сказать и написать. Ну, например, в XVII веке, когда бывали ходы и ставили кресты и была распространена традиция воздвижения поклонных крестов по всей земле…

Богослужебные круги и природные циклы

Давайте я скажу о времени в православном богослужении. В популярной и достаточно серьёзной философской литературе говорится, что циклические времена ― вещь, присущая язычеству, а время, когда имеется направленная стрела от начала к концу, ― это то, что христианство внесло в мир. Ну, в какой-то степени это верно. [Но] если мы посмотрим на службу, как она происходит, ― она вся пронизана именно циклическим временем. В службе есть каждый из кругов, который содержит свои службы. Есть отдельные книги, в которых они берутся (Часослов, Октоих, Триодь и Минея ― «ТД»). Это дневной цикл, седмичный и годовой. И затем Литургия: она служится в какой-то конкретный момент времени, но при этом не входит в эти круги по определению, а находится как бы отдельно, в вечности. Здесь возникает, помимо кругов и циклов, второе очень важное понятие, которое в современной философии и науке полностью отсутствует: что такое вечность, кроме известной языку метафоры? Так вот, можно рассматривать богослужебные круги как разные уровни бытия. И заметьте: одни и те же события проявляются в каждом из этих кругов, то есть между ними устанавливаются некоторые соответствия. Такой имеется принцип подобия между этими кругами.

Вот два конкретных примера. Первый ― это творение мира. Это было конкретное событие в истории, когда мир начался, по Преданию можно сосчитать, когда это было… Затем оно отмечается каждый год в Новолетие ― это Индикт, 1 сентября (14 сентября по новому стилю ― «ТД»). Это годовой круг. В седмичном круге с этим связан день первый (воскресенье ― «ТД»). И, наконец, в начале вечерни каждение храма ― это есть Святой Дух, который носился над водами, в точности знаменование этого. Распятие Спасителя [так же] во всех этих кругах присутствует.

Если мы посмотрим на то, как представлено время в православном богослужении, то обычное светское представление ― прямая линия. Эта прямая делится на годы, затем на месяцы, затем на недели, затем на дни. Имеется такая линейно упорядоченная последовательность, в которой всякие отдельные отрезки вставлены друг в друга. А вот с точки зрения Церкви, которую мы видим во время службы, у нас имеется отдельно время годовое (круг), затем седмица и день, дневной круг. И между ними имеется соответствие: каждое событие имеет свою точку в каждом из этих кругов, и эти точки соответствуют друг другу. Два примера я привел, [но] примеров может быть гораздо больше.

Богослужебные круги. Из архива Алексея Паршина

Таким образом, здесь у нас встречаются три важных понятия: понятие набора циклических времён, которые реально присутствуют в православии и которые никуда не деваются. Они есть, и мы, правда, веруем, что они кончатся, но никогда не говорится, когда. И все попытки конца света, подготовки конца света ― они все рассыпались, потому что явно же тут [происходит] не то, что когда-то должно кончиться. Это кончиться должно как-то по-другому.

И есть еще одна очень важная вещь, которая возникает, — это проблема памяти. Памяти не просто в [том смысле,] что мы что-то помним, хотя это тоже очень важно психологически и физиологически, а дней памяти. Заметьте: даже вне не только православия, [но и] вне христианства, вне любой религии, во всех цивилизациях почему-то все считают нужным отметить свой день рождения. Или годовщину чего-нибудь. Вся служба пронизана днями памяти, это абсолютно необходимая вещь. Почему нужно это отмечать? Спросим физиков, почему, когда покрутились вокруг солнца один год, нужно вспомнить, что было год назад, и как-то содержательно это выделить? Физика ни о чем этом не говорит. Биология, где живые существа, ни о чем не говорит. Психология ― может быть, психологи меня поправят, но мне кажется, тоже не говорит. А вот есть эмпирические науки: изучают, какие есть праздники, когда [отмечаются] ― социология, история. Как из православного богослужения видно, это принципиальный факт, а не просто случайное обстоятельство. Я боюсь такие слова говорить ― это онтологический факт. Но в нашей мирской жизни, секулярной, наличие таких дней памяти ― это тоже принципиальный факт, который наукой абсолютно не осмыслен. Вот еще одна линия, которую можно пунктиром обозначить из богословия.

По поводу циклов, которые есть в богослужении. Если мы посмотрим на то, что есть в мире, ― есть куча циклов, которые сопряжены друг с другом. Есть циклы термоядерных реакций на Солнце, благодаря которым к нам приходит свет, обычный, чувственный свет. Затем есть циклы в биосфере, где есть круговорот разных элементов. (Кстати, этот самый солнечный свет в активации этих циклов играет огромную роль.) Затем есть циклы биоценозов, циклы в организме, наконец, имеются циклы метаболизма в клетках: на всех уровнях циклы совершенно четко завязаны друг с другом… Здесь можно и астрономические циклы добавить. Таким образом, наличие разных циклов в науках, в разных областях ― это опять-таки такой эмпирический факт, для которого опять нет никакого общего принципа, даже философского, который бы осмыслил устройство системы циклов и чему они должны [подчиняться]... Есть в философии категории времени и пространства, а категории циклов нет…

Вот опять об Августине. Последние три его книги «Исповеди» ― это, конечно, совершенно гениальное творение ума человеческого. Там говорится о памяти, её загадках, и эти его слова ― они, конечно, приводят к некоторым нетривиальным [выводам].

Блаженный Августин. Фреска Сандро Ботичелли

Ну и последнее, что я хотел бы [рассказать] ― о вечности... Вечность есть божественная, трансцендентная, и есть тварная вечность, которая гораздо меньше известна. Об этом в книге Лосского «Догматическое богословие», например, написано. Но опять-таки об этом говорится в службе постоянно: «И ныне, и присно, и во веки веков». «Ныне» ― это здесь и сейчас, «присно» ― это всегда, «и во веки веков» ― это именно эон, по-гречески век ― это эон тварной вечности. И, наконец, богослужение с отпеванием ― «Вечная память», опять о памяти в вечности. Два примера, всем известных, но опять надо задуматься и понять, что они значат…

Ну и поскольку все усвоили, что главным моим героем был Августин, я призываю всех читателей изучать его… У него, помимо известных работ, «Исповеди» и «О граде Божием», которые входят в классику, есть замечательный анализ Шестоднева в двух книгах ― одна краткая, другая подробная, «О Книге Бытия буквально». Там детально расписаны ответы на вопросы, о которые некоторых из моих коллег говорили: «Ну как вы можете Шестодневом интересоваться. Дни первый, второй, третий. А солнце-то когда появилось? Четвертый. А как же можно было [без солнца жить?]». Августин тоже это заметил и тоже на эту тему размышлял, рассуждал и предлагал кое-какие ответы.

Позвольте на этом закончить. Вот [на экране] библиография… В частности, сошлюсь на две своих работы: «Средневековая космология и проблема времени» и «Циклы в Православии и естествознании».

А это — блаженный Августин, признаваемый и нашей Церковью, день его памяти ― 15 июня. Фреска во Флоренции, написанная Боттичелли в конце XV века. Конечно, [написано] спустя почти тысячу лет, так что я не знаю, выглядел ли Августин так, но отношение людей к мыслящей личности, антураж, который его окружает, очень хорошо показаны. Спасибо.

Ответы на вопросы

― Алексей Николаевич, вы упомянули о точках пересечения религии и науки. Существует такой взгляд, что наука ― единственно возможная форма познания мира, а все, что вне науки, должно быть отброшено. Если наука не отвечает на какой-то вопрос, значит, вопрос не нужно ставить. Соответственно, если мы говорим о том, что наука и религия не противоречат друг другу и, более того, могут составить какой-то синтез, нам нужно что-то возразить сциентистам ― Бертрану Расселу или «новым атеистам», скажем, Ричарду Докинзу. Что бы вы ответили на сциентистскую точку зрения?

― Знаете, я ни в коей мере не берусь отвечать Бертрану Расселу (наверное, многие читали «Почему я не христианин»). Если вам не нравится религия, если вы сциентист... Ну, в музеи ходите почаще! Есть и другой способ восприятия мира [кроме науки].

― Уважаемый Алексей Николаевич, с большим удовольствием выслушал ваш доклад, а вопрос будет вот какой. Ещё во времена Алексея Константиновича Толстого начинал разгораться спор между теорией эволюции и православием. Как вы считаете, можно ли считать эволюцию способом, которым творил Создатель?

― Понимаете, это замечательный ответ, но он совершенно не ложится в то, что я здесь рассказывал. Мой замысел был совершенно не думать о том, каким способом [творил] Создатель. А вот то, что мы уже знаем… Ведь заметьте, учение Церкви ― оно же открыто, это не есть какая-то закрытая система. Если бы можно было оттуда что-то извлечь не для понимания способа Создателя, а для понимания того, на чём держится наука, это было бы интересно…

Фото: Taday.ru

― Существует проблема, что Церковь не может отказаться от какой-то традиции. Если прямо мы сейчас зайдём в Википедию и прочитаем о нерешённых проблемах современной космологии и квантовой теории поля, с помощью богословия можно ответить на них прямо в этой аудитории за пять минут. Синтез уже произошёл, но как пробиться через то, что люди ограниченны и не хотят идти дальше?..

― Вы знаете, у меня впечатление, что вы либо очень много вопросов поставили, либо ни одного… Вы говорите: Церковь привержена традиции. Основной лейтмотив того, что я здесь говорил: ну и слава Богу. Вот язык ― им занимается наука лингвистика. Я убежден, что то, что лингвистика знает и как она обращается с языком, ― это весьма маленькая [доля] того, что еще можно было бы [сделать]. А то, что о языке говорит Церковь (в частности, в начале XX века было имяславческое учение ― другой вопрос, как относиться к нему с канонической точки зрения) (см.:  А. Н. Паршин. Свет и Слово. К философии имени. Впервые опубликовано: Имяславие (антология), М., Добросвет, 2002 — «ТД»). Но то, что это безусловно очень много, серьезно и важно говорит о языке… Поэтому если Церковь, как теперь говорят, цепляется за традиции, мой ответ ― очень хорошо. В традиции далеко еще не все понято или почти не все еще понято. Поэтому пока мы относимся к ней вот так, надо ее сохранять. А что касается... Вы сказали, что уже с помощью квантовой теории поля богословие объяснили ― вы меньше в Интернет заходите. Там такое понапишут!

― Лучший синтез науки и религии был у академика Раушенбаха. Его все знали, потому что по открытым им законам летали все наши космические аппараты. У него была задумка связать науку с религией, и он связал Троицу с вектором. Но оказалось, что религия его [объяснение] не приняла, потому что связь внутри Троицы [согласно христианскому учению] оказалась сильнее, чем он предполагал.

― Я читал многие труды Бориса Викторовича и, безусловно, мне очень симпатична его фигура. У него есть мемуары, где он описывает, как он думал ― поразительная такая, цельная, искренняя очень личность. Так вот, что он хотел сделать? С обычной, светской точки зрения, мирской, представления о Троице, как связаны Ее Лица, ― это действительно противоречие, некий парадокс. И он предложил, как это принято в науке, некую модель. Это вовсе не значит, что он хотел показать, что Троица ― это и есть три параметра вектора, которые при проекции получаются. На самом деле он просто продолжил традицию, которая была у отцов Церкви. Почитайте их сочинения о Троице ― там предлагается очень много разных моделей такого же типа. Причем не таких моделей, что это есть оно и ничего больше, а учитывающих немощность нашего ума, который антиномичность Троицы не может воспринять. Это как бы подступы к тому, где мы уже что-то понимаем. И вот именно в этом ключе его работа «Логика троичности» вычитывается абсолютно грамотно. Я думаю, Василий Великий бы ее абсолютно с удовольствием прочитал.

Съёмка Виктора Федотова (телеканал «Царьград»), монтаж Павла Белова