Предназначению литературы ― быть? Размышления вокруг новой книги Жвалевского и Пастернак

И производить, и потреблять человечество стало больше: не успевает возникнуть спрос, как предложение опережает его в десятки раз. Вот и литература разделилась на рубрики и отделы, возрастные категории и вкусовые предпочтения. Стоит задать нужные параметры ― возраст, жанр, страна, объем, как варианты выстроятся в список.

Жанр годового обозрения не справился с управлением и ушел еще вчера. Поэтому сегодня читатель вынужден самостоятельно плавать в нескольких океанах одновременно. В сетевом книжном его захлестнет море глянцевого развлекательного чтения: массовая продукция дарит удобство в понимании сюжета и комфорт при восприятии с любого устройства. Глубже в этом океане словесности залегает литература для немногих.

Чтение это обжигающее и даже опасное для молодых читателей. Прицел авторы делают на эмоции и подсознательные процессы. Ни литературой в классическом понимании, ни даже художественными текстами назвать такие книги не получается. Перед нами скорее явление социопсихологического порядка. Нырнуть ли в эту воду или остаться на берегу, каждый решает сам.

Условия же таковы: «Пока я на краю» ― повесть Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак, возрастная маркировка ― 16+, текст опубликован в издательской серии для детей. Сюжет ― девочка-подросток против всех: разводящихся родителей, непонятной школы и одноклассников, самой себя в период взросления. События приводят к логичному итогу ― встрече с «плохой компанией». Однако классической эту компанию не назовёшь: серьезные люди под руководством психолога помогают подросткам, помышляющим об уходе из жизни. «Благородное дело», ― успел подумать читатель. «Не спешите с выводами», ― отвечают писатели.

Физики по образованию, писатели из Минска издали более двадцати популярных историй о старшеклассниках. И здесь скрывается первый подводный камень: новая книга не может быть названа чисто подростковой. «Послевкусие неоднозначное, будто свежезаваренный кофе вприкуску с соленым огурчиком», ― таков вердикт одной из «тестовых» читательниц книги.

«Повествование сразу дух захватывает ― и не отпускает до самого конца, ― говорит другой читатель. ― Все время переживаешь за героев. Только книга, пожалуй, будет не 16+, а на все 60+ с современным законодательством». И правда, сюжет построен на запрещенном приеме: участниками и жертвами трагических событий становятся дети. А лейтмотив и основа повести ― суицидальное поведение среди молодежи. Невольно вспоминаешь синдром Вертера: стоит ли художнику оставлять аудиторию, особенно детскую, наедине с безысходностью и настаивать на принципе полной свободы, в том числе в добровольном уходе из жизни?

Фото: Mybyki.ru

Парадокс произведения ― сознание стремится разделиться надвое: пристально следить за перипетиями и не уйти в них до конца, проверять собственный пульс. Язык текста ― намеренно разговорный, с рублеными фразами и сленговыми выражениями: «Следующим утром Алла шла в школу в похоронном настроении. Наверняка будут разборки, почему слиняла с последнего урока. А кому она нужна, эта биология?». Стиль повествования ― натуралистичный: «Страшно хотелось есть. Пошли вторые сутки голодовки. И еще очень хотелось пить. Алла подошла к фуршетному столу и взяла ближайший бокал. Выпила залпом. И только когда в голову шарахнул фейерверк пузырьков, сообразила, что это было шампанское. Она поспешно схватила с тарелки бутерброд, но он был такой малюсенький, а Алка такая голодная, что закуска не помогла. В голове зашумело». Остроту эпизодов сглаживает редкий и умеренный юмор.

Размышляя над жанровой природой произведения, приходишь к неочевидному результату: перед нами хроника. Неизменность характеров и разрешение конфликтов нарочитым вмешательством извне компенсируются точной передачей причинно-следственных связей. Последовательное описание взросления позволяет говорить, что повесть адресована не молодёжи, а скорее профессионалам в области юношеских пограничных состояний.

Подросток сродни открытой ране. Этап ранений настигает всякого ― вопрос лишь в скорости и качестве его преодоления. Это период обострения всех чувств, причём чутье проявляется и по отношению к окружающим ― недаром Алла обнаруживает в себе колоссальные возможности эмпата. Отец оторвался от семьи, но оказался близким по духу, да и позицию матери оказалось занимать не так сложно. Мир стал прозрачнее, потому что, решая проблемы окружающих, школьница сумела справиться с ворохом собственных неприятностей.

«Пока я на краю» не дает рецептов, но спрашивает о воспитании, родителях и детях, выборе, манипуляции и смерти. А главные вопросы стоит адресовать самому тексту и его авторам. В чем предназначение художественной литературы? Любая ли пища пригодна для размышлений, особенно если предназначена личности в процессе становления? И хотя феномен Белинского больше невозможен, можно ли вернуться ко времени, когда задача литературы мыслилась неоспоримо ― пробуждение «добрых чувств»?