Поминальный свист от Сюсаку Эндо

Фото: Лабиринт.ру

Одзу, сын главного героя, — молодой врач, мечтающий сделать карьеру в клинике. Его отец не разделяет его стремления и не понимает, как можно давать смертельно пациенту неэффективное лекарство только потому, что оно проплачено фармацевтической кампанией. Соотношение медицины и бизнеса — больная тема, и в этом плане бытовая жизнь Японии оказывается удивительно похожей на нашу. Декорации далёкой страны позволяют посмотреть на схожие социальные и психологические проблемы как бы несколько отстранённо, и в то же время немного утешиться — такое есть не только у нас.

Типичный конфликт поколений обостряется тем, что Одзу-старший — ветеран Второй мировой войны. Эта война для него, как и для автора, гораздо ближе, чем для нас. Роман был написан в 1979 году, когда ветераны ещё относились к поколению отцов (хотя и уже стареющих), а не дедов и прадедов. Однако конфликт между отцами и детьми уже ощутим: сыновья раздражённо отмахиваются от родителей, когда те заговаривают о войне; они просто не видят смысла в разговорах о том, что давно прошло. Очевидно, для современной Японии память об этой трагедии не является святыней, что и неудивительно. Национальная травма, разделившая историю Японии на «до» и «после» — это не война на стороне фашизма, а ядерная катастрофа, Хиросима и Нагасаки, и эта тема несравнимо ярче отразилась в японской культуре, особенно массовой.

Многим знакомые манга и аниме XX века — это фантастический мир, куда можно сбежать от страшной реальности. Там ядерная война — это захватывающие приключения, облучённые больные — люди со сверхспособностями, апокалипсис — романтическая фантазия, черепа и ядерные грибы — яркие и красивые, и вообще смерть — это весело. Над ней можно смеяться, в неё можно играть, ей можно смотреть в глаза и не бояться. Вот так вроде бы примитивные мультики и комиксы трансформируют травматический опыт целой нации, помогая его пережить.

Можно даже предположить, что японская массовая культура — это тип карнавальной культуры. Той самой, о которой писал Бахтин.

Однако у Эндо совершенно другой взгляд на смерть — он предпочитает говорить о ней прямо и всерьёз, то и дело устами своих персонажей сетуя: нынешнее поколение просто не понимает тех чувств, что испытывали те, кто пережил войну. Сегодняшнюю молодёжь он характеризует не иначе как поколение, не знавшее войны; отчасти отсюда — разница в форме и подаче. Если японская массовая (и скорее молодёжная) культура — кричаще-яркая, то японская классическая литература (а Сюсаку Эндо — уже признанный классик) — тихая и сдержанная, она играет полутонами, а не контрастами. Это разные способы говорить о важном и больном.

Сюсаку Эндо

Кроме того, Эндо значительно смещает акценты: для него значима память не только о Хиросиме, но о войне в целом, хотя она по-другому оценивается в японской истории. Но и эта память выражается очень специфично. Автор осторожно обходит вопросы политики, показывая войну только с точки зрения вчерашних бесшабашных школьников, которые просто хотят жить в своё удовольствие и вообще не очень понимают, что происходит. «Мы не знали об истинных планах Гитлера». Никакого патриотического пафоса, ни слова о политике. Бегло описанные тяготы военного времени сводятся к нехватке некоторых продуктов питания и увеличению количества занятий по военной подготовке в колледжах. Очевидно, социально-политическая история не столь интересует Эндо, чего не ожидаешь от автора «Молчания» — знаменитого романа о гонениях на христиан в Средневековой Японии.

Акценты смещены не только в «большом» времени, но и в малом, индивидуальном времени каждого человека. Вся жизнь главного героя, Одзу, показана как череда случайных встреч, неловких разговоров и, на первый взгляд, незначительных эпизодов, но они описаны с такой детальностью и теплотой, что на их фоне просто меркнут короткие ремарки о его взрослении, учёбе, женитьбе и работе. Парадоксальным образом, именно на этих обрывочных воспоминаниях строится всё самое важное в романе, заставляя задуматься, что на самом деле — главное в жизни человека.

А главное, как многие «отцы», Одзу ищет в прошлом, отдавая дань ему просто и безыскусно, хотя это может показаться странным. Для него помянуть ушедших близких — это не выпить, не помолиться, не приехать на могилу, а посвистеть. Как в детстве, в беззаботное школьное время, когда и началась эта история. Герои романа часто вспоминают своих покойных близких, видят их мысленным взором, даже разговаривают с ними, как с живыми. Мастерство Эндо как писателя — показать это максимально естественно и просто, не допуская ни намёка на мистику или признаки сумасшествия персонажей, но давая возможность читателю проникнуться этим тонким, философским, немного фолкнеровским ощущением мира и времени. Ассоциация с Фолкнером неслучайна, ведь это он сказал однажды: «Никакого "было" не существует — только "есть". Если бы "было" существовало, горечь и страдания исчезли бы».

Проблема в том, что «есть» остаётся только у «отцов», и они уже уходят. Сын не слышит отца, бахтинский диалог между героями так и не состоялся. Наверное, Эндо, как и многие писатели, надеялся на диалог с читателем, а значит, ради такого тихого доверительного разговора о человеческом и вечном и был написан этот роман.