Никого не впускать, никого не выпускать. 10 книг об эпидемии и карантине

Фото: Rfi.fr

Первое упоминание о карантине есть в Библии: 13 глава книги Левит содержит подробный рассказ, как отличить проказу от других недугов и изолировать тех, у кого она обнаружилась: «У прокаженного, на котором эта язва, должна быть разодрана одежда, и голова его должна быть не покрыта, и до уст он должен быть закрыт и кричать: нечист! нечист! Во все дни, доколе на нем язва, он должен быть нечист, нечист он; он должен жить отдельно, вне стана жилище его».(Лев., 13:45-46)

Однако первой крупной эпидемией в истории стал брюшной тиф в V веке до Р.Х., стоивший жизни афинскому реформатору Периклу. А спустя почти тысячелетие первая пандемия чумы («Юстинианова чума») выкосила половину населения Византии. 

Джованни Боккаччо, «Декамерон» (1352-1354)

Но глубокий след в европейской культуре оставила вторая пандемия — «Чёрная смерть». От нее умерло около 30% населения континента. Особенно жуткое впечатление производил внешний вид больных, которые буквально чернели и «сгорали» за считанные дни.

Именно в это время десять героев Бокаччо — трое юношей и семь девушек из итальянской «золотой молодёжи» — устроили самоизоляцию на вилле в двух километрах от заражённой Флоренции. Десять дней они собираются за столом и рассказывают друг другу по десять историй (отсюда название сборника). Темы новелл, наполненных парадоксами, символами и аллегориями, самые разные — от легкомысленных эротических до глубоких философских и религиозных. Наиболее известна вторая история — о том, что такое истинная Церковь и Кто не даёт ей умереть.

Цитата: «Можно ли сказать что-либо больше того, что по суровости неба, а быть может и по людскому жестокосердию между мартом и июлем, — частью от силы чумного недуга, частью потому, что вследствие страха, обуявшего здоровых, уход за больными был дурной и их нужды не удовлетворялись, — в стенах города Флоренции умерло, как полагают, около ста тысяч человек, тогда как до этой смертности, вероятно, и не предполагали, что в городе было столько жителей».

Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта» (1594-1595)

Шекспир жил через два с половиной века после этих событий. На его время не пришлось пандемий, однако локальные вспышки моровых язв продолжались: лондонские театры могли закрыться на сезоны и целые годы, а один из сыновей драматурга, возможно, умер от чумы. Неслучайно в одной из пьес чума играет роковую роль. Именно карантин между Вероной и Мантуей (к этому времени в Европе научились закрывать поражённые города) приводит к тому, что Ромео не получает письма о планах Джульетты, и влюблённые из враждующих семей погибают. Так исполняется пожелание одного из героев: «Чума на оба ваши дома!» Но как всегда у Шекспира, за трагической развязкой следует катарсис — над телами умерших их родители прекращают распрю.

Цитата: «Я в путь с собой хотел монаха взять, Ухаживающего за больными. Когда я был у брата, нашу дверь Замкнули сторожа из карантина, Решив, что мы из дома, где чума, И не пускали, наложив печати. Я в Мантую никак не мог попасть».

Даниэль Дефо, «Дневник чумного года» (1722)

Эпидемия чумы в Англии 1665-1666 годов запомнилась даже сильнее, чем «Чёрная смерть» — именно эту вспышку назвали «Великой чумой». В Лондоне умерло около 100 тыс. человек — другие регионы страны благодаря карантину пострадали меньше.

Беллетризованный рассказ об этих событиях мы встречаем у Дефо — во время эпидемии ему было пять лет. Здесь и описания конкретных улиц, и картины мора, и даже статистические таблицы. Вопреки заявленному в книге, автор опирался не на собственные воспоминания, которых почти не осталось, а на документальный материал, накопленный за несколько десятилетий.

Цитата: «Это новое злоключение, лишившее всех возможности свободно передвигаться и дышать свежим воздухом, так возмутило и огорчило семейство, что почти все члены его расхворались: у одного заболело то, у другого — другое; у большинства же было цинготное недомогание и только в одном случае — сильные колики; так им и продлевали карантин до тех пор, пока кто-то занимавшийся проверкой состояния больных и решавший, можно ли дом наконец открыть, не занес им чуму, так что большинство из них перемерло, и не от того, что чума якобы изначально была в доме, а от чумы, занесенной теми самыми людьми, которые должны были бы принимать все меры, чтобы оградить от нее население. И такие вещи случались неоднократно; это было одним из самых неприятных последствий запирания домов».

Александр Пушкин, «Пир во время чумы» (1830)

Вплоть до XIX века новых пандемий не случалось, хотя в Европе периодически вспыхивала чума, а в Сибири — оспа. Затем мир поразил новый недуг — холера. Первая её пандемия пришлась на 1817-1824 годы, вторая — на 1826-1837 годы. Именно эта эпидемия заперла Пушкина, который ехал устраивать свою женитьбу, в родовом имении Болдино. За три с лишним месяца он завершил роман «Евгений Онегин», написал «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», поэму «Домик в Коломне», «Сказку о попе и о работники его Балде» и более 30 лирических стихотворений. Невероятная продуктивность даже для Пушкина, который работал много и с большой отдачей!

Неудивительно, что на карантине поэт пишет пьесу о карантине — правда, несостоявшемся. Перевод фрагмента пьесы Джона Вильсона «Чумной город» превращается в полноценное оригинальное произведение. Всё та же Великая чума в Лондоне, но несколько молодых людей во главе с председателем Вальсингамом и не думают изолироваться. Они ставят столы прямо на улице и пируют несмотря ни на что: кругом достаточно горя, а «юность любит радость». На шум приходит священник, который умоляет собравшихся прекратить веселье и всё-таки объявить карантин. Сначала его прогоняют, но потом слова пастыря оставляют Вальсингама в глубокой задумчивости.

Цитата: «Я заклинаю вас святою кровью Спасителя, распятого за нас: Прервите пир чудовищный, когда Желаете вы встретить в небесах утраченных возлюбленные души. Ступайте по своим домам!»

Фёдор Достоевский, «Бесы» (1872)

Антинигилистический роман о русских революционерах содержит небольшой, но очень поучительный фрагмент об эпидемии. Четвёртая пандемия холеры (1863—1875) доходит до безымянной губернии, где предприняты все необходимые меры. Но на фабрике Шпигулиных — миллионеров и людей со связями — карантин ввести забывают. Один за другим заболевают рабочие, нарастает паника, однако хозяева вместо карантина предпочитают закрыть предприятие и уволить всех рабочих без выходного пособия, а сами уезжают. Начинаются волнения, губернатор опасается бунта.

Цитата: «Меры, разумеется, были тотчас же приняты, и Андрей Антонович энергически настоял на немедленном их исполнении. Фабрику очистили недели в три, но Шпигулины неизвестно почему ее закрыли».

Джек Лондон, «Алая чума» (1912)

Самое мрачное произведения в нашем списке — к счастью, прогноз автора вряд ли сбудется. Представьте, что болезнь типа чумы или холеры протекает не три дня, а один час, затем тело умершего на глазах разлагается и микробы попадают в окружающую среду. Никакого лечения найти не получается, так что исследователи недуга массово вымирают.

По мысли Лондона, эти события должны происходить в 2013 году. После того, как Америка погружается в хаос, группа студентов, преподавателей и их родственников из Сан-Франциско пытается закрыться на карантин в заброшенном здании химического факультета. Поначалу план успешен, однако взрыв на военных складах выбивает стёкла, а нападение заражённых бандитов довершает дело.

В итоге выживает несколько сотен людей по всей планете, невосприимчивых к болезни. Они сбиваются в первобытные общины, промышляя охотой и скотоводством. Письменность исчезает, а язык сильно упрощается. Наступает новый каменный век.

Цитата: «Никто не выздоравливал. <..> С момента появления первых признаков человек погибал почти в один час. Некоторые жили несколько часов. Многие умирали через десять-пятнадцать минут. Сердце начинало усиленно биться, по всему телу распространялся жар, и потом появлялась алая сыпь, покрывавшая — словно лесной пожар — все лицо и тело. Многие не чувствовали жара и сердцебиения, и первое, что они замечали, была алая сыпь. При появлении сыпи обыкновенно начинались судороги. Но они не были особенно продолжительны и сильны. Тот, кто переживал их, становился совершенно спокойным и только чувствовал оцепенение, быстро ползущее с ног по всему телу. Сначала немели пятки, потом ноги и бедра, и когда онемение достигало сердца — человек умирал».

Томас Манн, «Смерть в Венеции» (1912)

Знаменитый писатель Густав Ашенбах, приехавший в Венецию отдыхать, обдумывает прошедшую жизнь, понимает, что состарился и устал, и переживает яркое непозволительное чувство. Между тем до Италии добралась шестая пандемия холеры (1899-1923). Жаркий морской ветер сирокко создаёт неблагоприятную обстановку, и в городе начинается заражение. Однако власти не хотят нести экономический ущерб и никак не объявят карантин. Болезнь уносит всё новые жизни, пока не добирается до главного героя.

В 1971 году новеллу экранизировал Лукино Висконти — многие моменты, которые Манн преподнёс деликатно, в фильме стали куда более резкими.

Цитата: «Страх перед убытками, интересы недавно открытой выставки картин в общественных садах, боязнь полного разорения, грозившая в случае паники отелям, торговым предприятиям, всей разнообразной туристской промышленности, оказались сильнее правдолюбия и честного соблюдения международных договоров; этот страх заставил городские власти упорствовать в политике замалчивания и отрицания. <…> Народ это знал. Коррупция верхов, заодно с общей неуверенностью и тем исключительным состоянием, в которое город был повергнут смертью, бродящей по его улицам, привели к известной нравственной распущенности низшие слои, поощрили темные, антисоциальные тенденции, сказавшиеся в невоздержанности, бесстыдстве, растущей преступности. Против обыкновения, вечерами на улицах было много пьяных. Поговаривали, что из-за злоумышленников в городе ночью стало небезопасно. Ко всему этому добавились разбойные нападения и даже убийства».

Бертольт Брехт, «Жизнь Галилея» (1939/1945)

Пьеса Брехта посвящена судьбе учёного и его верности собственным взглядам. Но нашлось место и эпидемии. В одной из картин во Флоренцию приходит чума (хронологически её в то время не было). Галилей отсылает из города свою семью, но сам остаётся работать, понимая, что в отъезде продолжить исследования не получится. К счастью, его жизнь в безопасности, чего не скажешь о душе и разуме.

Цитата: «Будь благоразумна, Вирджиния. Если вы не сядете в карету, кучер уедет. А с чумой шутки плохи. <…> Думаю, что мне [самому] уезжать не следует. Тут все в таком беспорядке. Видите ли, трехмесячные записи можно просто выбросить, если я не продолжу их еще одну-две ночи. А чума теперь везде».

Альбер Камю, «Чума» (1947)

И опять о чуме. Представим, что эта болезнь (её победили в год выхода книги, начав лечить антибиотиками) вернулась и напала на север Африки. Алжирский город Оран закрыт на карантин, эпидемия вновь никого не щадит, перед ней объединяются самые разные люди.

Роман Камю многопланов: это и рассказ о борьбе с чумой, и аллегория фашизма (год действия — «тысяча девятьсот сорок какой-то»), и притча о человеческом уделе. Сюжет, в который вплетены излюбленные философские идеи автора, не лишён противоречий. Но невозможно не сочувствовать бесстрашному доктору Бернару Риэ и его товарищам, спасающим человеческие жизни — нередко ценой собственных.

Цитата: «И в самом деле, вслушиваясь в радостные клики, идущие из центра города, Риэ вспомнил, что любая радость находится под угрозой. Ибо он знал то, чего не ведала эта ликующая толпа и о чем можно прочесть в книжках, — что микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждет своего часа в спальне, в подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах и что, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города».

Габриэль Гарсия Маркес, «Любовь во время холеры» (1985)

Строго говоря, это произведение не о карантине и эпидемии, хотя то и другое в нём упоминается. Но ситуация, в которой оказались герои, слишком напоминает добровольную самоизоляцию.

Двое друзей детства в старости наконец-то соединяются и отправляются в морской круиз. Чтобы таможни лишний раз не проверяли их корабль, пара вывешивает карантинный флаг. Однако с ним они не могут зайти и в собственный порт — остаётся лишь отправиться в новый круиз.

Цитата: «Теперь, ожидая ответа на письмо, он так волновался, что его то и дело рвало желчью, несло и шатало из стороны в сторону; то были признаки не любовного недуга, а смертоносной холеры. <…> Однако осмотр показал, что температуры у него нет, ничего не болит, и страдает крестник только одним — желанием срочно умереть. Врач умно расспросил сперва больного, потом мать и еще раз убедился: симптомы у любви и у холеры одинаковые».

Благодарим профессора факультета журналистики МГУ Наталью Микеладзе и старшего преподавателя Елену Аверину за помощь в подготовке материала