Что важно для историка? Отклик на книгу Андрея Зайцева о Николае II

Книга вышла в издательстве «Никея»: ее выпуск приурочен к 20-летию церковного прославления Царской семьи. Нельзя не вспомнить, что 10 лет назад Андрей Зайцев опубликовал в «Татьянином дне» статью Святой император. 10 лет спустя» (исходно она называлась «10 лет святости царя», но затем была деликатно переименована порталом), которая заканчивалась следующим отрывком: «Первое десятилетие после канонизации семьи Романовых показало, что это прославление принесло добрые плоды — Церковь избежала новых расколов и преодолела старый, царская семья действительно почитается верующими, но она не стала символом православия. Любой христианин может открыто сказать, что ему не близок опыт святости Николая II и его супруги, может не вешать дома их иконы, спокойно разбираться в историческом прошлом нашей Родины, не опасаясь обвинений в том, что он не является верным членом Церкви. В конце концов царская семья — это не единственный пример святости, даже среди новейших подвижников».

На мой взгляд, это очевидное самоуспокоение. В 2010-е годы Андрей Зайцев не раз обращался к теме «преувеличенного» почитания Царской семьи. Наконец, составилась у него и целая книга. По моему мнению, она интересна в первую очередь как феномен монархофобии, которой страдает наша интеллигенция.

Что такое святость?

Так называется вводная глава, и автор в ней пишет: «Я не специалист по эпохе Николая II, я много лет занимаюсь изучением житий святых и историей Русской Церкви, поэтому попытаюсь поговорить о социальных мифах, связанных с царской семьей. А еще о том, почему Церковь прославила последнего русского императора, и о том, какими политиками и людьми были Николай II и Александра Федоровна». Поражает здесь то, что православный историк, много лет занимающийся житиями святых и историей Русской Церкви, в попытке сказать, что такое святость, 1) не говорит ни слова о Боге или Божественности; 2) акцентирует внимание на праведности или талантливости (?) и, очевидно, чужд понятию «благодати», «благодатности»; 3) сбивается (что, впрочем, сквозит уже в названии книги) даже на популизм, к примеру: «Святой — это не герой, не сверхчеловек, не везунчик, которому все удается в жизни» (выделено — А.М.) Тут не лишне вспомнить, что предпоследняя глава называется «И, наконец, Матильда», где неслучайно слово «наконец». Скорее всего, в такой ситуации было бы бессмысленным напоминать автору книги, сколь благодатным было прославление Царя, как никто не ожидал того единодушия, которое было проявлено участниками Архиерейского собора при голосовании по вопросу канонизации Царской семьи. Бессмысленно было б напоминать и о той роли, которую сыграла мироточивая икона Императора в его прославлении — читатель догадается, что Зайцев не пишет об этой иконе ни слова. На этих замечаниях можно было бы критику и закончить, но Зайцев дает слишком много оценок деятельности и характеру Государя, чтоб можно было «плюнуть да бежать».

Клеймо

 О канонизации

В главе «За что канонизировали Царскую семью» автор справедливо пишет о канонизации семьи как страстотерпцев, приводя подходящие цитаты. Правда, он проставляет свои акценты. Например, приведя цитату из доклада митрополита Ювеналия «Подводя итог изучению государственной и церковной деятельности последнего Российского Императора, Комиссия не нашла в одной этой деятельности достаточных оснований для его канонизации», историк замечает: «Это означает, что поступки и жизнь Николая II и Александры Федоровны до момента своего ареста не всегда могут быть образцом для христиан, что они совершали ошибки». Мною выделены слова Зайцева, являющиеся его собственным толкованием слов владыки Ювеналия.

Заметив далее, что взвешенная церковная позиция не утихомирила споры вокруг канонизации, автор приводит иллюстрации крайних мнений. Сначала он цитирует проф. Алексея Осипова, как известно, резко выступавшего против канонизации Царя, а затем посвящает главу так называемым «царебожникам». Увы, последние существуют, что я уподобил бы существованию секты «иоанниток» в почитании св. прав Иоанна Кронштадского. Так, Зайцев с явным неприятием пишет о монархической идее, равно как и об «особом» пути России, каковое слово, по Зайцеву, может быть только в кавычках.

Глава «Канонизация Николая II. Миссионерская ошибка, политический акт или попытка привести народ к согласию?» начинается с самоцитаты из текста, распространенного ранее автором в соцсетях, где он пишет о «миссионерской ошибке», в резкой форме подчеркивая, что до ареста «это были обычные люди», а свидетельством ошибки считает споры вокруг фильма «Матильда». Книга писалась в то время, когда фильм вышел на экран, что весьма запечатлелось ее автором. Далее следует рассказ о канонизации Царской семьи РЦПЗ в 1981 году, где много интересных цитат и проводится мысль, что поспешная канонизация была связана со стремлением воссоединиться с РЦПЗ.

Историку Церкви и в голову не приходит, что в решениях Церкви может совершаться воля Божия. Автор рассуждает лишь политически, он примиряется с фактом канонизации, признавая «мудрость Церкви», нашедшей социально-политический компромисс.

Икона «Смена венца»

 Об отречении Николая II

Отдадим должное историку. Он признает, что Царь не хотел кровопролития и что шаг его отказа от власти был жертвенным. Однако, во-первых, он отказывается (упоминая лишь как версию) думать о заговоре, приведшем к отречению, во-вторых, полностью доверяет манифесту отречения как достоверному документу, подписанному Государем, в-третьих, пишет, что «вся страна» желала отречения Николая II, в-четвертых, что этот шаг «не привел к спасению России». Сделаем, соответственно, четыре замечания.

1) При всех предубеждениях против авторов, пишущих с расположением к Николаю II, историк не может пройти мимо ни исследования Георгия Каткова «Февральская революция», ни исследования Сергея Мельгунова «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года». Там и там однозначно показано: заговор был, и это было существенным.

2) Манифест об отречении не мог быть подписан Государем, это доказано текстологически, это следует хотя бы из его странной «шапки» «Начальнику штаба» (какого штаба? при чем здесь штаб?), это следует из доказанной подложности подписи: два экземпляра, датируемые с разницей в минуты, подписаны идентично. Следовательно, каждая из подписей — копия заготовленной, ибо человек не в состоянии начертать две идентичных подписи. Конечно, отречение было незаконно. Как считает историк Владимир Лавров, Николай II согласился подписать документ о предстоящем изменении закона с допущением акта отречения, но этот документ был уничтожен и заменен поддельным. Да, Царь ничего не опротестовывал, да, в Могилеве он признал себя отрекшимся. Это была жертва.

3) Совсем не вся страна ждала отречения Государя. Простой народ не ждал, не хотел. Были верные войска, были верные генералы. Ждало «общество», разогретое рвавшимися к власти думцами. А «общество» — это совсем не вся страна.

Отречение привело к спасению России, если в это слово вкладывать серьезный, а не только сиюминутный и политический смысл. Но и в политическом плане отказ Царя идти на уступки (по примеру императора Павла, скажем) привел бы к его физическому уничтожению, что неминуемо привело бы к величайшей смуте во время войны. История не терпит сослагательного наклонения, однако в отношении военной ситуации Россия-Германия весны 1917 года едва ли не все историки готовы признать: не будь отречения, Россия победила бы в войне. Имевший же место катастрофический ход событий был для нас спасительным, иначе, по мысли Виктора Тростникова, выраженной в его книге «Бог в русской истории», при дальнейшем успешном развитии страны нас ждала бы вестернизация. Но в книге Зайцева Бог не действует - ни в Церкви, ни в русской истории.

Что важно историку?

Историку Андрею Зайцеву (и это сквозная тема всех его публикаций, относящихся к царской теме) важно показать: царская чета — обыкновенные люди, во многом хорошие и даже очень хорошие, но со многими слабостями и, очевидно, не справившиеся с управлением Россией. Нельзя о них думать слишком хорошо.

Зайцеву и в голову не придет вспомнить о расцвете России в начале ХХ века и о роли в этом «хозяина земли русской». Читал ли он книгу Андрея Борисюка «История России, которую приказали забыть?». Вероятно, читал, но, можно быть совершенно уверенным, остался при своем, потому что расцвет ему не важен, он с ролью Царя не согласится, ему нужны ошибки царя, а не расцвет России. Он дорожит, естественно, любой человеческой слабостью Николая II, мнимой, преувеличенной или действительной (отдадим, правда, должное: совсем не злорадствует при этом, а таковое и по сей день встречается). И ровно поэтому личная история Наследника Николая Александровича и балерины Матильды Ксешинской имеет для него значение почти кульминационное.

Странный предмет внимания

Для всякого нормального (и деликатного, в частности) человека увлечения юности — это всего лишь увлечения юности. Для большинства православных соотечественников выход фильма Алексея Учителя «Матильда» в год трагического юбилея (1917-2017) — сознательное и кем-то проплаченное оскорбление исторической памяти нашей Родины. Известно, что артист, исполнявший главную роль, не решился приехать в Россию с визитом, и правильно сделал. Известна справка об исторической достоверности фильма, составленная специалистом в царской теме к.и.н. Петром Мультатули из которой видна сквозная лживость этой продукции. Как же пишет об этой истории Зайцев?

Отдадим автору должное. Он излагает историю любви наследника и балерины «без желтизны», документированно, спокойно. Справедливо замечает, что принцесса Аликс узнала от Николая Александровича его любовную историю и простила его. Справедливо говорит о любви Наследника к принцессе. И заканчивает главу следующим, самым доброжелательным образом: «В любом случае роман с балериной в 1894 году у Николая II закончился, и ничто не мешало ему стать счастливым мужем, отцом и правителем Российской империи. Двадцать четыре года семейного счастья у Николая и Александры точно были, и это лучшее доказательство их взаимной любви и верности даже до смерти. В этом смысле семья последнего русского императора может служить примером крепкого брака для многих современных христиан». Тогда какие же тут «но»?

Во-первых, при всем «антиучительском» характере главы, посвященной любви балерины и Наследника, Зайцев увидел в неприятии фильма Учителя православными проявление мракобесия, хоть и без употребления этого слова. Он за свободу.

Во-вторых, то особое внимание, которое он уделил этой истории, поместив ее в самом конце книги, подробно и старательно-достоверно ее изложив, говорит о сильном желании историка оправдать главный пафос его трудов по развенчиванию «лишнего почитания» святого царя: думайте о том, что он был — обыкновенный человек, отдавайте ему должное как семьянину и страдальцу, но не больше, ни в коем случае не больше!

Монархофобия

Приведем отрывок из завершающей книгу главы: «Нет однозначно хороших или плохих политиков. Все зависит от точки зрения историка, отбора документов и способа их подачи». Далее: «Поэтому я хочу закончить свою книжку не оценкой личных качеств царской семьи, а разговором о христианском понимании святости. У любого христианина есть люди, близкие ему по характеру, жизненному опыту или каким-то другим качествам. Из тысяч и тысяч окружающих его женщин и мужчин человек влюбляется максимум в нескольких. Каждый выбирает по себе женщину или религию. Поэтому канонизация того или иного правителя или подвижника не делает обязательным его почитание. Если лично вам не близок подвиг Николая II и его близких, вы совершенно свободно можете не иметь дома его иконы, не молиться ему. Если вы честны в своем к нему отношении, никто не может вас осудить за ваш выбор. Если же вы, напротив, любите царскую семью, то вы смело можете молиться им, но считать их почитание критерием «православности» вашего собеседника не стоит. В Церкви нет догмата об обязательном почитании или непочитании того или иного святого. Любой из нас может давать свою оценку царской семье, спорить об итогах правления Николая II, любить, ненавидеть или быть равнодушным к его жене. Главное, относиться с уважением к точке зрения другого, независимо от того, какова она, и тогда любая историческая дискуссия будет корректной».

Снова, как и в самом начале, мы обнаруживаем у историка житий святых безрелигиозное понимание святости. Из приведенного отрывка видно также, что и христианство понимается Зайцевым как ... уважительность! И здесь, как раньше, мы можем наблюдать несомненное благодушие автора. Чувствуется хороший, добрый человек, с крепкой российской интеллигентской закваской. И я позволю себе заметить: в том-то и дело.

Интеллигенция боится монархии из инстинкта самосохранения. Ибо, если признать ту роль, которую играло самодержавие в более чем тысячелетней истории России, если согласиться с его стержневым характером для нашей истории и с тем, что февральская революция 1917 года — это катастрофа, то придется тогда согласиться и с тем, что писали авторы сборников «Вехи» (1909) и «Из глубины» (1918) — не кто иной, как интеллигенция и привела к этой катастрофе. Лучше не думать об этом и, по чьему-то счастливому выражению, после 1991 года «догуливать февраль 1917-го». Название книги известного журналиста Михаила Зыгаря «Империя должна умереть» (вышедшей в 2017 году, в ней самодержавие — душитель свободы, революционеры — герои) может быть воспринято и как призыв: идеи самодержавия и быть не должно! Она должна умереть в ваших сердцах. Долой самодержавие!

Собор Новомучеников и исповедников российских

Прославление Царской семьи было с небес, а не «от человеков». Любой православный верующий может убедиться в этом, если он отрешится от «вьюги мыслей», не обязательно хулящих Царя или Царицу, но отравляющих благой помысл о нашем прошлом даже и в том добродушном варианте, какой мы видим у Андрея Зайцева. Это непросто — отрешиться, ибо «сей род» изгоняется известно лишь чем. Увы, для нашей православной интеллигенции в этом плане зачастую характерна (иначе не скажешь) самоизоляция! Вспомним отрывок из давней публикации Андрея Зайцева, приведенный в начале этой статьи: лучше остаться при своем... Лучше держаться привычных представлений, прибавляя к ним «мудрую позицию Церкви». То же самое мы видим и в конце его книги, спустя 10 лет — самоуспокоение: можно считать, что с твоими взглядами на монархию и на последнее царствование все в порядке. Печально, что и говорить, очень печально: самоуспокоенный не услышит. А главное — ничего не поделаешь, ибо всему порукой — искренность.

Текст публикуется в авторской орфографии.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции