Толстый и еще раз толстый. Литературный журнал сегодня. (Ч.2)
Не могу читать - 2
Рассказ Леонида Костюкова «Под белым небом» из цикла «Одноклассники». Ребят отпустили с уроков, и они идут и разговаривают о будущем. Одна девушка хочет путешествовать - это очень понятно: все девушки хотят путешествовать и вообще жить «красиво», пока не выйдут замуж. Дети хотят встречаться после школы, не забывать друг друга; похвально. Мы все в школе хотели не забывать своих одноклассников (простите мне мое натужное остроумие, но циклу пошло бы название «ВКонтакте»).
«Ого! Встречаться! - начал было шутить Зотов в стиле Бивиса и Батхеда...» - как метко замечено, как полно в одной фразе отражена современность! Я так не смог бы. Герои знают, что в женских туалетах в Макдональдсе большие очереди; Настоящая Литература не чурается говорить о таких низких подробностях современного быта. Зажав нос, как Тургенев перед мужиком, Леонид Костюков благородно снисходит к силиконовой современности. И вот они идут, а в конце заходят в проклятый этот империалистический Макдональдс, и - внимание!
«Они вошли. В стеклах дверей отражалось белое непроницаемое небо. Двери открылись - небо разломалось надвое и сомкнулось опять».
Перо мое гнется и падает бессильно перед этим мощным образом. «...Увидел - с той быстрой улыбкой, которой мы приветствуем радугу или розу, - как теперь из фургона выгружали параллелепипед белого ослепительного неба, зеркальный шкап, по которому, как по экрану, прошло безупречно-ясное отражение ветвей, скользя и качаясь не по-древесному, а с человеческим колебанием, обусловленным природой тех, кто нес это небо, эти ветви, этот скользящий фасад». Похоже, правда? Но все равно у Костюкова лучше, так что «Дар» Набокова в толстом журнале сегодня не напечатали бы - Настоящая Литература не такая.
Последнее произведение, которое я смог прочитать, - рассказ Дмитрия Ермакова «Ножилов», «Сибирские огни», №5 за 2009-й год. Изображены криминально-предпринимательские круги, вершащие судьбы маленького провинциального городка. Это уже социально. Кто из нас может сказать, что в его маленьком провинциальном городке все принадлежит народу, а управляется это все честными, добрыми чиновниками? Правильно, никто. Коррупция везде, об этом даже по телевизору говорят. И автор рассказа смело, не боясь критики и мести, эти круги изображает. Они вообще-то плохие. Противные очень: в карты играют, женам лгут, над девушками издеваются. Воруют. Плохие парни. Не следовало бы их изображать, но ведь им все принадлежит, так что хочешь не хочешь - изображай, раз ты писатель .
В рассказе есть Сюжет и даже Интрига: главный герой ездит по своим делам, думает свои мысли и разговаривает с людьми. Убивают его компаньона - это последний намек на то, что надо делиться. Следующим будет сам Ножилов, и он, человек неглупый, это осознает.
И в конце он поехал в деревню, а там на повороте его поджидали убийцы с автоматами - не поделился. А Ножилов вдруг испытал ностальгию и решил зайти на кладбище, где похоронены его родители. Вышел из машины, пошел пешком - и будь таков. Уж полночь близится, а Гитлера все нет. Зря прождали в кустах убийцы. Они его, значит, ждут, а он, значит, другой дорогой направился! Вот так да. Да пешком! Да по другой дороге! А они ждут, вот дураки-то! А он - по другой дороге!..
Утрём слезы удовольствия от хитрой придумки и подумаем еще и серьезную мысль. В рассказе ведь есть Скрытый Смысл: Ножилов идет на кладбище, он как бы идет к смерти, а на самом деле от смерти уходит. Глубина и многозначность. Вот как может Дмитрий Ермаков. Учитесь, сорокины-пелевины.
И я не говорю о поэзии - это слишком страшно даже для меня.
Вам кажется, что я совершенно по-хамски взял самые неудачные произведения и выплеснул на них весь свой яд. Нет. Это именно срез - остальное такое же. Все дело в общем тоне. У меня есть одно простенькое соображение в области эстетики, и оно прекрасно подходит для разговора о толстых журналах. Все дело во вкусе. Плохой писатель может написать плохое произведение; плохой журнал с плохими редакторами может получить 100 плохих произведений. У них у всех может не быть ни таланта, ни ума, ни чутья, и это, поверьте, не страшно. Страшно же, когда у литератора нет вкуса, вкуса вообще, хотя бы обыденного, бытового. Хороший вкус поможет бездарному писателю выкинуть ужасное произведение. Хороший вкус поможет глухому редактору выбрать наименее пугающее произведение из тех ста, что ему прислали. Но вкуса ни у кого из них нет, и вот это очень страшно. К Владимиру Сорокину можно по-разному относиться как к писателю, но, мне кажется, ему нельзя отказать в отличном читательском вкусе. И толстые журналы он прямо называет «выгребными ямами».
Задумаемся над этим чуть-чуть. Кто сейчас печатается в литературных журналах? Классики, которые печатались в них еще тогда, когда журналы эти были в центре литературной и общественно-политической жизни. Инерция существования такая. Молодой талант, как правило, хочет, чтобы его прочитали, поэтому он публикуется там, где есть люди - в том же Живом Журнале. Потом выпускает книжку, входит в сборники. Для толстых журналов остаются графоманы: издательства их не берут, потому что они убеждены, что книгу кто-то должен читать, в Живом Журнале народ прямой и честный, графомана сразу засмеют, да и не солидно как-то в ЖЖ писать - попса и бездуховность этот ваш ЖЖ. Остается «толстяк». Там люди серьезные, скучные. И печатает Владимир Крапивкин из Вологды в журнале «Урал» свою повесть «Дед старик и ландыши», и в повести той и небо разламывается, и девушек Дарьями да Фросями зовут, и масло, и молочко, и яички, и все свое, и так далее.
Пишите письма
Удивителен тон, которым с порога, в аннотации, встречает толстый журнал своего читателя и потенциального автора. «Мы не платим гонорары - и не печатаем за деньги. Журнал «Новый Берег» - издание некоммерческое и независимое. Мы понимаем, что культура элитарна, а потому убыточна, и существуем за счет публикаций рекламы, благотворительных вечеров и пожертвований. Самим фактом своего существования «Новый Берег» утверждает бесценность и бескорыстность дара», - без обиняков заявляет в своем вступительном слове журнал «Новый берег». Действительно, чего стесняться? Взять все и прояснить. Те, кто платят авторам гонорары, пусть и маленькие, - продажные люди. Они печатают гадость за деньги, иначе откуда у них гонорары? Культура элитарна. Смысл жизни в поедании груш. На Марсе есть литературная жизнь. А чего мелочиться? Мучаются, мучаются люди над проклятыми вопросами, а так ведь все просто. «Новый Берег» утверждает бесценность и бескорыстность дара. Я всегда был убежден, что русский писатель Владимир Набоков утвердил бесценность дара в одноименном произведении, ан нет. Это четыре раза в год делает журнал «Новый берег» и гордо заявляет об этом в своей писульке на сайте «Журнальный зал»
На сайте самого журнала есть объявление, от которого, выражаясь энергично, отваливается челюсть и дрожат колени. ««Образ и стиль» - мастер-студия Андрея Назарова, прозаика, лауреата литературных премий, главного редактора журнала «Новый Берег». Мы работаем с Вашими текстами, с системой образов, владеющих Вашим воображением, находя им наиболее близкое и блистательное воплощение. Вместе с Вами мы доводим ваши рукописи до той ступени совершенства, где они станут достоянием русской литературы. К работе над Вашими текстами будут привлечены известнейшие мастера слова, признанные Россией и миром. В процессе нашей совместной работы Вы овладеете искусством письма. Мастерство стоит дорого, как всё, что неподвластно времени. Запечатлейте своё имя в вечном течении культуры. Это возможно! Обращайтесь по адресу...». Уровень уродливости и абсолютность абсурда, который порождает этот текст, таков, что мне хочется надеть на голову пакет, запереться в ванной и не выходить оттуда два дня, сидя у стены и раскачиваясь, как пациент психиатрической клиники. Простите, но отчего так? Главный редактор безгонорарного и оттого высокодуховного журнала за деньги учить делать искусство, да еще рекламирует свой семинар в таких смердяковских формулировках. Я люблю поиронизировать, но здесь я давлюсь дикостью и фальшивлю фальцетом. Не слишком ли это низко и подло, господа Настоящие Литераторы?
Крайне примечательна еще одна вещь. Наверное, можно было не писать всей статьи, сказав об одной особенности толстых журналов, которая отражает их глубинную суть. Почти все эти журналы не принимают рукописи по электронной почте. Вы слышите? Не. Принимают. Рукописи. По. Электронной. Почте. Сегодня. В 2009-м году. Еще раз: не принимают рукописи по электронной почте.
Когда я осознал это, то стал мучительно придумывать способ доставки текстов до редакции без помощи электронной почты. «Телепортация», - подумал я, но отверг этот вариант как чересчур изящный для толстого журнала. Затем я перебрал варианты с курьером, с голубями, через знакомых и с помощью направленного торнадо. В бутылке по океану еще можно. Когда я всерьез размышлял над вариантом «оставить на почтовом ящике, тетя Нина потом передаст», меня осенило: почта. Обычная почта. То есть рукопись нужно распечатать, пойти в почтовое отделение, купить конверт и правильно его надписать. И ждать.
Это мысль настолько меня поразила, что я поделился ею с друзьями, Надей и Пашей.
- Мне кажется, у них так заведено потому, что в редакции никто не умеет включать компьютер, - сказал наивный и туго соображающий я.
- Нет. Это нужно для защиты от графоманов, - ответили мои умные и трезво мыслящие друзья Надя и Паша.
Я поискал глазами любую стену, чтобы сползти по ней.
- Графоман поленится пойти на почту?..
- Общая масса да.
- А талантливый писатель будет биться за свое творение до конца, и не устрашат его огонь, вода и русская почта?
- Да.
Стены рядом все не было, и я просто ушел в себя, потрясенный.
Получается, редакции толстых журналов осаждают толпы авторов, наперебой сующих для публикации свои гениальные стихи, рассказы, сказки. Толстый журнал - это настолько престижно и популярно, что адреса электронных почт редакциям приходится скрывать. Сами редакторы, наверное, ходят в черных грабительских масках и передвигаются по городу, меняя машины и заметая следы. Заседают редакции на конспиративных квартирах. Пароль для входа - «Настоящая Литература». Отзыв - «мое творчество». Раз в полгода - пластическая операция. Потом, конечно, писатели привыкают и снова преследуют редактора, но еще одна операция - и еще полгода относительно спокойной жизни. Это если не ходить в рестораны, на концерты и в магазины, конечно, - а то ведь накинутся, завалят рукописями. Они все шлют и шлют, и нет им конца. Надоели. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Гонорары не выплачиваются. Журналы не выходят. Башня из слоновой кости закрыта для посетителей. Обед, ремонт, кризис. До свидания.
