Маленький человек и большая страна
 |
| «Время секонд хэнд». Спектакль Могилёвского областного драматического театра. Фото — ziernie-performa.net |
До нынешнего года русскоязычные авторы получали Нобелевку пять раз: Бунин, Пастернак, Шолохов, Солженицын, Бродский. У большинства из них были непростые отношения со своей страной. То же можно сказать и о Светлане Алексиевич, которая родилась в советской Украине, выросла в советской Белоруссии, жила в Европе, но сейчас вернулась в Минск. Её книги переведены на 20 языков, но тиражи за границей больше, чем на родине. До присуждения Нобелевки и в России об Алексиевич знал узкий круг интересующихся, хотя название одного из ее романов «У войны не женское лицо» стало нарицательным.
Алексиевич затрагивает болезненные для постсоветского общества темы, то, о чём не принято вспоминать: Чернобыльская трагедия, война в Афганистане, женские судьбы во Второй мировой войне. Не любят у нас говорить о тёмных сторонах истории, да и человеческая память часто работает так, что стирает самые страшные события. Чтобы вытащить их из глубин подсознания, нужно приложить усилие. И это усилие писательница делает, когда просит героев рассказать, вспомнить, еще раз прочувствовать.
«Исчез канон, по которому принято рассказывать. Когда я писала "У войны не женское лицо", был канон войны. А уже с чернобыльской книжкой — ситуация совершенно новая, канона не было, и человек вынужден был решать, что и как он будет рассказывать, сам. Так же и сейчас, при работе над книгой "Время секонд хэнд"», — рассказывает писательница.
Сейчас 90-е принято ругать. Многие герои произведения говорят, что 90-е были самой большой надеждой и самым большим разочарованием. «Мечта» не исполнилась. Проиграли, пропустили, а чаще всего звучит «нас обманули!». Однако часто забывают, что одно проистекает из другого; так и при оценке 90-х забыли, что они выросли из 80-х, а 80-е из 70-х и так далее.
 |
| «Время секонд хэнд». Спектакль Могилёвского областного драматического театра. Фото — ziernie-performa.net |
В книге как раз просматривается эта историческая цепочка. В монологах героев появляется лагерная Россия 30-х, ударные стройки, конфликты соседствующих субъектов, пытающихся получить независимость после распада СССР, всплески национализма, Чечня, теракты в московском метро — всё, что когда-то показывали в новостях и о чём многие пытаются не вспоминать. И всё это не жирными мазками, а через жизнь обыкновенного маленького человека. Вот этот человек ещё маленькая девочка, которая любит Сталина и размышляет, доносить на отца или нет, выходить ли замуж за любимого, хоть он и полицай, сдавать ли немцам еврейского мальчика. Вот она подросла и едет строить БАМ. Вот она уже в 90-х и любит приговорённого к пожизненному сроку или сомневается, идти ли торговать на рынок, когда нечего есть.
В книге много по-настоящему страшных историй, исковерканных судеб, отчаяния и не очень много счастья. Эти невыдуманные истории составляют капитал памяти всех «советских» людей. Говорят, что самое невероятное не выдумаешь — оно происходит в реальной жизни. Во «Времени секонд хэнд» оно происходит на каждой странице.
Почти во всех историях есть идея жертвенности, будь то история любви или строительства коммунизма в отдельно взятом дворе. Алексиевич ставит вопрос: а всегда ли нужна жертва? Она помогает возвыситься и придать смысл тому, в чём смысла, может быть, нет, оправдать себя за дурные поступки. Когда муж бьёт жену в одном из рассказов, он всё время напоминает, что воевал в Афганистане. Когда военный вспоминает лагеря на севере и расстрелянных им людей, он говорит: «Зато какую войну выиграли!». На каждую жертву находится причина и палач. Сама Алексиевич говорит, что очень часто у нас пишут о жертвах и многие себя таковыми считают, но мало кто спрашивает палачей. При этом роман написан так, что сложно осуждать палачей и жалеть жертв.
Критики говорят, что в книге много «чернухи», поэтому её так любят на Западе. «Разве нельзя писать о чем-то позитивном, светлом?», — спрашивают они. Это всё равно, что сказать автору: а не хочешь ли ты поменять диалоги, судьбу героев?
«Я не могу найти у русских писателей рассказов о счастливой любви, все кончается или смертью, или ничем, очень редко — замужеством. У нас не было такой жизни — откуда взяться такой литературе, такому кино? Страдания, борьба и война — опыт нашей жизни и нашего искусства», — утверждает Светлана Алексиевич.
 |
| «Время секонд хэнд». Спектакль Могилёвского областного драматического театра. Фото — ziernie-performa.net |
Мы не привыкли признавать ошибки и подвергать сомнению наши поступки и убеждения. Нам проще списать всё на неожиданный поворот событий или то, что кто-то нас обманул, а мы поверили. «Почему мы не осудили Сталина? Я вам отвечу...Чтобы осудить Сталина, надо осудить своих родных, знакомых. Самых близких людей», — делится один из рассказчиков.
В какой-то момент голоса героев книги сливаются в один, и даже тот, кто ругает перестройку, становится похож на того, кто её поддерживает. Кажется, что не мог говорить так и человек, отсидевший 17 лет в тюрьме, и ветеран войны, и бывший учитель в школе: очень часто их голоса, лексика и строение фраз мало чем отличаются. И уже кажется, всё это было по сто раз переписано автором так, что голос человека затерялся. Но потом понимаешь, что некоторые части книги специально написаны таким образом. Короткие реплики сменяют друг друга, переплетаются, одни истории занимают больше пространства, чем другие, а какие-то рассказаны несколькими голосами. Вот говорит муж, потом жена, потом дочь, подруга — как в театре, как в суде, когда речь идёт об одном событии, а все участники видят его по-разному. За этим интересно наблюдать, хотя и не покидает ощущение, что говорит с нами один и тот же человек.
Автор подчеркивает, что на нее повлияла проза белорусских писателей Василя Быкова и Алеся Адамовича. Алексиевич долго искала свой жанр и наконец нашла. Кстати, монологи от первого лица с паузами и сбивчивостью повествования – не её изобретение. Элементы монологического повествования или вербатима можно встретить у многих авторов, но впервые книга от начала и до конца построена исключительно на голосах реальных людей.
Кто-то упрекает писательницу в недостаточной художественности: мол, это не большой классический роман, а «документалка», нон-фикшн. С другой стороны, Нобелевский комитет полагает, что Светлана Алексиевич изобрела новый литературный жанр.
Идея «Времени секонд хэнд» глубже и шире того, что мы прочитаем в книге. Её можно открыть на любой странице — картинка всё равно цельная, хотя чувство раздробленности и непредсказуемости истории остаётся.
