Помощь бездомным — это область огромного отчаяния

Фото: Danilovcy.ru

«Сейчас все дольше делается, — говорит координатор группы Дмитрий Иванин. — Мы заботимся о том, чтобы раздача еды проходила максимально безопасно. Бездомные сегодня очень уязвимы, у них нет средств защиты, им труднее получить медицинскую помощь. Так что вместе с НКО, которые оказывают системную помощь, мы работали и во время строгого карантина, когда бездомным было совсем негде есть и ночевать. Мы не могли их бросить и уйти на самоизоляцию, потому что очень хорошо знаем, сколько на улице случается трагедий…»

…Бездомные собираются за зданием Павелецкого вокзала еще с шести. Их больше ста человек. Рассаживаются на бордюрах, заборчиках, ждут. Машина с обедами приезжает в семь-восемь. Сначала волонтеры в масках и щитках выстраивают цепочку оранжевых конусов, чтобы создать безопасную очередь. Потом выставляют на стол по 30 супов в контейнерах и 30 пакетов с сухпайком и ложками. Сначала по одной подходят женщины, благодарят, слегка кокетничают.

«А ты иди в конец очереди послушай, — советует мне Дмитрий. — Бедный Андрюха…». Действительно, конец очереди тлеет руганью — волонтеру Андрею достается за всё: что кто-то пытается получить обед второй раз, кто-то куда-то прёт, и вообще «чего вы все, как дураки, в намордниках». Андрей терпеливо отвечает. Терпение — это, пожалуй, основное качество, которое нужно волонтеру, работающему с бездомными.

— Дмитрий, вы кормите бездомных всего один вечер в неделю. А как выглядит подготовка к нему?

— Да, за нашей субботней встречей с бездомными стоит большая подготовка, — говорит Дмитрий Иванин. — ведь еще нужны продукты, одноразовая посуда, средства гигиены, инвентарь. Это все нужно искать, общаться с дарителями, вести соцсети, писать отчеты, постоянно что-то закупать, забирать, доставлять. В общем, от субботы до субботы идет невидимая деятельность.

— У вас есть постоянные дарители?

— «Якорных» спонсоров у нас нет. Долгое время им был Данилов монастырь, который ежемесячно жертвовал нам определённую сумму. Но с начала года он уже не может этого делать. И конечно, поначалу было страшно, потому что сами мы не в состоянии обеспечить даже минимальную базу — это 5-6 тысяч рублей на один раз. А ведь мы не можем «то прийти, то не прийти» — люди на нас рассчитывают.

Деньги нужны и на нижнее белье, очки, обувь, лекарства, уже не говоря об экстренных нуждах бездомных. Например, во время пандемии мы могли выдавать питание только упакованным, чтобы люди не создавали очереди. Приходилось дополнительно закупать пакеты, контейнеры для супа, воду, маски, перчатки, дезинфицирующие средства. Да и количество людей увеличилось. Была большая потребность в сухих пайках. Но Бог нас не оставляет — сейчас есть человек, который ежемесячно покрывает минимальную сумму, но сколько это продлится, мы не знаем.

Есть и разовые денежные или продуктовые пожертвования. Бывает, люди готовы оплатить какие-то счёта. Например, в карантин был интересный случай: одна девушка раньше была нашим волонтером, а сейчас помогает небольшому фонду и вспомнила про нас. И этот фонд нам закупил консервы, паштеты, то, что для нас дорого. И мы смогли класть их в пакеты в виде сухого пайка. А одна семья стабильно закупает для нас воду и бананы.

— С бездомными вы встречаетесь в семь вечера. А начинаете готовиться во сколько?

— Примерно с часа дня. До этого мне нужно заехать на склад. Помещение, в котором мы готовим, очень маленькое, мы его делим с другой организацией, и мы там не можем ничего хранить. На складе я беру что-то из запасов, посуду, если есть — одежду и обувь и всё привожу в дневной центр. С часу начинают собираться волонтеры. Первым делом мы ставим греться огромную кастрюлю с водой. Для нас важно уважительное отношение к бездомному, мы стараемся не использовать просрочку, поэтому мы готовим сами и из качественных продуктов. День-в-день мы покупаем овощи, зелень, хлеб, курицу. 

Фото: Danilovcy.ru

— О, у вас, наверно, уже богатый опыт разделки куриц. Сколько их у вас за раз варится?

— Три-четыре. Да, это интересное и важное дело. Это быстро понимают даже волонтеры— вегетарианцы или те, кто соблюдает пост. Но это тоже опыт и возможность поговорить, обсудить ценности, как-то соотнестись.

— У вас все волонтеры с опытом работы на кухне?

— Нет, часто приходят люди и говорят: «Ой, я ничего готовить не умею». По нашим правилам, каждый волонтер должен по очереди побыть «шеф-поваром». Сначала есть шесть посещений тестового периода, когда человек привыкает и мы присматриваемся друг к другу. Но чтобы обеспечивать общий процесс, у нас есть зоны ответственности, которые волонтеры должны на себя брать. И в частности, это служение «шеф-поваром». Он отвечает за то, чтобы еда была готова вовремя, контролирует весь процесс и распределяет задачи. В качестве бонуса шеф может попробовать приготовить свое любимое блюдо.

Многих это страшит: «Как, а если у меня не получится и все испортится?» Но более опытные волонтеры подскажут, помогут. Поэтому кто-то может приготовить суп из индейки с сельдереем, а кто-то — из консервов с макаронами.

— Что ещё нужно бездомным помимо горячей еды?

— Им нужно не просто всё то же, что и любому человеку, но иногда и больше из-за специфических условий жизни. Многие вещи, которые для обычного человека незаметны, для бездомного — предмет большой борьбы. Понятно, что ложиться на чистое, вешать одежду, стирать им довольно сложно, и поэтому одежда приходит в негодность гораздо быстрее. Да и отдают ее люди, в основном, поношенную и не в очень хорошем состоянии. Часто одежду воруют, потому что она почти всегда необходима.

Кроме одежды мы раздаем шампунь и маленькое мыло, как в отелях, на один раз, чтобы бездомным не приходилось таскать кусок или флакон с собой. Мы помогали и лекарствами, покупали очки, билеты домой, что-то оплачивали.

Часто для того, чтобы устроиться на работу, нужен мобильный телефон, а если курьером, то даже смартфон.

Порой человеку нужна поддержка и сопровождение, чтобы прийти в учреждение, составить документы, доказать свои права. Обычному-то человеку это бывает неприятно, а если это бездомный, нужно много усилий, чтобы пройти дальше охраны или просто не убежать под напором и взглядами людей.

Но со временем мы поняли, что в Москве есть немало более профессиональных организаций, и лучше разделять задачи. Например, наш опыт с билетами показал, что с человеком нужно прорабатывать возвращение домой — где он будет жить, что будет делать, куда обратится, есть ли вообще куда возвращаться и ждет ли его кто-то. Нужно заранее наладить контакт с родственниками и социальными службами. Даже если человек не пытается обмануть и потом сдать или перепродать билеты, немного отдохнув в поезде и повидав родное пепелище, он возвращается в Москву, к которой уже привык и выжить в которой легче. И можно человека винить, а можно постараться понять. И поэтому для нас как волонтерской организации часто встает вопрос профессионализации — чтобы человек мог устроить свою жизнь социально-одобряемым способом, нужна продолжительная, системная работа с привлечением специалистов. И поскольку в формате уличной встречи у нас нет возможности проводить системную работу, от каких-то видов помощи мы отказались.

Фото: Danilovcy.ru

Мы стремимся делать свою часть работы в общем секторе организаций помощи бездомным. Сейчас мы входим в сообщество организаций «Если дома нет», уже больше года тесно работаем с крупной благотворительной организацией «Каритас», открыли совместный дневной центр. И наша задача на встречах с бездомными — установить с ними первичного контакта и поддерживающих отношений. Так мы создаем мостик между бездомными и профессиональными организациями.

«Я знаю, сколько человек не доживает до «своего дна»

— Есть мнение, что кормить бездомных не нужно, потому что это не дает им уйти с улицы.

— Честно скажу, что и у меня, и у волонтеров иногда наступает период, когда нам самим непонятно, что мы делаем: благодарности особой нет, часто бывают конфликты и скандалы, люди приходят пьяные… Они годами и десятилетиями приходят одни и те же, и ничего у них не меняется. Правда, от этого можно устать. И один из коллег по сектору, руководитель дома трудолюбия, очень часто раньше об этом говорил, что «пока у бездомного есть, где поесть, он с улицы не уйдет».

Но вот я по себе знаю: в моей жизни тоже многое десятилетиями не меняется. И какие-то вещи я не могу преодолеть. И я знаю, что силы и желания, подход к жизни, то, как я отношусь к другим, часто во многом зависят от того, как я живу, от наличия каких-то базовых вещей. Тут вспоминается и Макаренко, и популярная сейчас в психологии мысль, что не все зависит от самого человека, но и от системы, в которой он находится.

Я знаю, есть такое мнение в среде зависимых, что человек не начнет выздоравливать, пока не достигнет своего дна. Но также я знаю, сколько людей не доживает до этого дна, сколько случается жизненных трагедий и что такое депрессия, когда человек ничего не может делать, хоть его палками бей. По бездомным хорошо видно: когда у человека в жизни только разочарования, когда его усилия безрезультатны, его желания притупляются, он соглашается на всё меньшее и худшее. И я доверяю исследованиям коллег, социальных работников и психологов, что жизнь на улице ведет к психическим изменениям, есть даже профессиональный термин — «парадоксальная субадаптация». Это то, что помогает человеку не сойти с ума от жизни на улице, но и мешает ему социализироваться в другом социуме.

Я восторгаюсь деятельностью трудовых общин, домов трудолюбия — они спасают людей. В нашей стране улица — это, в большинстве своем, путь к верной гибели, часто преждевременной — от холода, драк, криминала.

В «исправительных» системах считается, что бездомные — это в большинстве своем люди, которые не способны к самостоятельной жизни. Они могут жить только в условиях трудовых коллективов, работы, трезвого образа жизни. И в этом я слышу одно: что человек, выпадая из такой системы, обречен на улицу. Тут я вспоминаю байку времен своей педагогической юности. Почему-то все время казалось, что родители отдают ребенка в пионерский лагерь как в холодильник — чтобы он кушал, купался и ходил строем. Они ожидали, что с ним ничего не случится, а значит, он останется прежним. Мы были в корне не согласны с таким подходом. И в последнее время не только в православных, но и в протестантских реабилитационных центрах все больше говорят о подходе, когда человек сам учится определять свою жизнь и чего-то хотеть, то есть внутренне меняться. 

Мы верим, что у любого человека есть шанс самому изменить свою жизнь. Несколько лет назад мы познакомились с организацией «Каритас», начали вместе разрабатывать концепцию групп общения и поддержки для бездомных, где они могут восстанавливать или развивать социальные навыки, осмысленность, новые модели поведения. Мне кажется, это гораздо лучше работает, чем «палкой в рай». 

Фото: Danilovcy.ru

— А куда еще вы можете перенаправить человека с улицы?

— Плотнее всего мы сотрудничаем с «Каритас»: создали совместный дневной центр, где есть социальные работники, психологи, кейс-менеджеры, сопровождающие людей. Они помогут разработать план жизнеустройства, оказать сопровождение и даже дать грант на оплату съемного жилья. Это не панацея. Но многие бездомные просто не видят выхода. И для кого-то таким выходом может стать интернат или дом престарелых, для кого-то — восстановление связей с родственниками.

Я помню одного дедушку, который к нам приходил. Оказалось, у него есть квартира, но вместе с ним живет сын с семьей. Его не гонят, но он ощущает там себя некомфортно. Дедушка сказал: «Пока я в силах, сам проживу: я знаю, где помыться, где постираться».

А есть ситуации, когда у человека единственный паспорт времен СССР, и доказать свое право на российское гражданство можно только через суд. Или он просидел долгое время в тюрьме и уже ни здоровья, ни трудовых навыков, ни социальных связей не осталось. Но есть и немало людей, которым надо просто предоставить минимальные условия проживания, помочь вернуться к самостоятельному трудовому образу жизни.

Поэтому все организации московского региона дружат. Есть питерская «Ночлежка». Есть «Самюсосьяль», которая обеспечивает медицинскую помощь — оплачивает врачей.

— А государственные услуги?

— Есть и государственная система помощи. Но где государство, там чиновники и строгая регламентация, и, может быть, работа не по призыву души… А главное — одна точка входа на окраине Москвы, до которой нужно ехать на электричке. Выбраться оттуда нереально и здоровому человеку, а бездомному с опухшими ногами с плохим здоровьем еще сложнее. Там есть ночлежка, которая даже летом не вмещает желающих. А это сотня людей в одной комнате, и ты не знаешь, что там у тебя за сосед спит сверху — больной туберкулезом, психопат или вор. Там, правда, бывает тяжело, а где тяжело, там и нагрузка на сотрудников больше. Мы, волонтеры, можем себе позволить беседовать, потому что работаем раз в неделю, а потом возвращаемся к нашим семьям, работе, друзьям — это нас поддерживает. А кто в этом пять дней в неделю, у него уже вообще, может, ничего не остается… Но если мы обсуждаем, что пребывание «на зоне» часто воспитывает рецидивистов, то почему пребывание в таких условиях не закрепляет бездомность?

— А как с приютами?

— Есть и приюты. Это дома трудолюбия «Ной» и церковный приют «Тёплый дом». Есть организации, которые совмещают еду и медицину. Их довольно много: это и «Справедливая помощь», и «Дом друзей» Ланы Журкиной. Они стараются реализовывать программы — есть психолог, группы поддержки. И был очень интересный опыт, который радостно поразил нас всех во время пандемии: удалось заселить бездомных людей в хостелы. Когда начался режим самоизоляции, было непонятно, где люди будут есть и главное — где они будут изолироваться. Было холодно, дожди, а обычные ареалы пребывание бездомных — общественное места — закрыты. А они все со слабым здоровьем, некоторые с серьезными хроническими заболеваниями, с инвалидностью, пожилые. И благодаря «Дому друзей» Ланы и скоординированным усилиям сектора удалось найти благотворителей, которые сняли хостелы и гостиницы. Нашлись те, кто оплатил тесты на коронавирус перед заселением, и кто стал привозить в хостелы еду. 

Фото: Danilovcy.ru

Бездомность — это результат долгой борьбы

— Что сегодня представляют собой бездомные?

— Большую часть приходящих за едой я бы вряд ли принял за бездомных. Есть разные стадии, ведь человек не сразу оказывается на улице: обычно это долгая история разочарований и борьбы. Часто причиной поражения в ней становятся психологические травмы, алкоголизм и психические отклонения. Улица случается, когда у человека не остается сил терпеть. Когда впереди только алкоголь и «стадия асфальтизации», как её иногда называют. Это последняя стадия, на которой оказываются люди, которым не помогли.

Бездомность — это долгий процесс пикирования вниз. Человек постепенно перестает следить за собой, потому что теряет надежду. Это значит, он уже истратил все ресурсы: работу, здоровье, связи. Как правило, у всех есть друзья, одноклассники, сослуживцы или знакомые, к которым можно обратиться в трудный момент. А значит, к тому моменту, когда человек начинает спать на улице, он уже все эти возможности перебрал. Где можно — пожил-позанимал, где можно — попробовал поработать, у кого можно — попросил помощи.

Чтобы выжить нужно быть незаметным

Обычно проходит много времени до того момента, когда на бездомного уже начинают обращать внимание в переходе или на вокзале. Ведь для многих (и таких людей гораздо больше, чем мы думаем!), незаметность — это возможность выжить. Такой человек, не привлекая внимания, пройдет в аэропорт поспать, в туалет торгового центра — помыться. К нему меньше будут присматриваться в «Ашане», и он сможет там что-нибудь поесть. При собеседовании на работу, даже без документов, его могут не сразу выделить из общего потока трудовых мигрантов. И как только кто-то понял, что ты бездомный — обязательно найдутся те, кто воспользуется твоим бесправием и беззащитностью.

Но вот, например, человек устраивается на работу, потому что его проблемы пока не очевидны работодателю. Он честно тянет пару дней, но у него нет жилья, нет возможности нормально питаться и отдыхать. Сон урывками, одежда то испачкается, то ее украдут. И он просто не может дальше работать полноценно. И так — раз за разом. Как не разочароваться?

Самое главное, что я хочу донести до людей: бездомные — это не подвид homo sapience. Это такие же люди, как все. Каждый случай — это человеческая история. Нельзя говорить, что у этих людей есть что-то общее, что делает их бездомными. Скорее бездомность способствует появлению общих черт. Наше отношение, косые взгляды — тоже гнут человека к земле, «прибивают к асфальту».

Как увидеть хорошее в озлобленном человеке

— А тебе легко с бездомными работать? Ты уже три года координатор группы.

— Это вызов каждый раз. Сейчас мы стараемся организовать раздачу обедов максимально безопасно: выстраиваем дистанцию, фасуем еду. Бесконтактная раздача занимает у нас больше времени, чем мы раньше разливали суп по стаканам. Но бездомным крайне трудно соблюдать социальную дистанцию в два метра, долго ждать — вдруг не хватит, вдруг кто-то без очереди влезет, вдруг кто-то, кто привык выживать за счет угнетения других, пристанет и отберет. Люди нервничают, кто-то срывается. Некоторые не верят, что мы волонтеры: считают, что это им государство помогает, а мы наживаемся.

Сколько мы слышим каждую субботу мата, оскорблений, угроз и обидных слов! Это все есть, и это, правда, вызов. И порой очень хотелось сказать: «Вот вы — такие, поэтому и отношение к вам — такое!».

Непросто увидеть что-то хорошее в человеке раздраженном, озлобленном, когда он тебе не рад. Но этот негатив не отменяет достоинства человека. Возможно, я стал более грубым, и сейчас мне уже меньше хочется общаться с людьми на субботних встречах. Меня многое возмущает, и я иногда в бессилии говорю: «Ну как же так, вы к нам пять лет ходите! Да вы же к нам ходили кино смотреть, чай пить и вы сейчас вот такое говорите…» Бывает сложно и обидно, но нужно помнить о том, что это люди в зависимой ситуации. Это такая работа сердца.

Важно понимать и свои ограничения. Я тоже признаю за собой право отказаться работать, если меня не уважают. Так же, как и в обычной жизни. Иногда приходится принять на себя часть этого негатива в надежде на лучшее. Но бывали случаи, когда мы просто останавливали раздачу и говорили: «Друзья, мы не можем так работать». 

Фото: Danilovcy.ru

«Мы работаем не ради решения проблем бездомности»

— А что-то я не слышу в нашем разговоре слов про любовь, милосердие?

— Да, правда, некоторые ценности могут легко выпасть, когда реальность им не соответствует. Это тоже область борьбы. Сама помощь бездомным — это порой область пугающего бессилия и непонимания, можно ли хоть чем-то помочь. Может ли сам человек что-то сделать… Это постоянные падения и разочарования. Это все напоминает духовную жизнь и может быть, это меня и привлекло. И то, что порой там нужно чудо, и понимание, что эти люди живут какой-то милостью Божьей. Как христианину мне бы очень хотелось, чтобы в Боге они обрели силу и принятие, и возможность следовать за Ним, и возможность преодолевать внутренние ограничения, которые мешают.

Раньше мы с волонтерами много разговаривали и молились, у нас были специальные молитвы. Например, в молитве матери Терезы есть такие слова: «Позволь мне узреть Христа в глазах каждого, кому я подаю пищу». Или у протоиерея Алексея Уминского: «Еще молимся Тебе, Милосердному Спасу, о умягчении сердец наших, чтобы в каждом несчастном, бездомном, голодном видети Тебя, Спасителя нашего, не имущего где главу подклонити». Но со временем этого стало меньше. К нам приходят разные люди: и парень-мусульманин, и неверующие — не хотелось, чтобы что-то нас разъединяло.

Наша группа изначально была собранием единомышленников при монастыре. Мы видели бездомных изо дня в день. Мы видели, что они пьяные, и не были готовы не замечать их. Мы хотели как-то ответить. Это был источник. Сейчас и правда, всё стало больше похоже на организацию, технологию, через нас проходит большое количество волонтеров. Мы изменились, и я не знаю, что с этим делать. В нашем новом Центре мы повесили икону с клеймами из притчи о милосердном самарянине. И изображение о насыщении Христом пяти тысяч — для нас это напоминание, что мы можем быть Божьими руками. Для меня милосердие сейчас в том, что я не сдаюсь и не соглашаюсь на идею, что лучше бы всех силой согнать куда-то и силой перевоспитать.

— Но как так получается, что вы все равно видите достоинство в любом человеке? Почему это не всем дано? Может, если бы каждый человек пришел к вам в группу, он бы научился его видеть?

— Да! Уже несколько лет студентов факультета международного бизнеса РАНХиГС направляют на социальную практику в «Даниловцы», в том числе, и к нам в группу. Мне кажется, что чем больше мы пытаемся не решить проблему бездомности, а изучить и понять ее, тем больше шансов что-то в этом плане сделать. Потому что ужаснее всего –отношение общества, которое только усугубляет проблему отверженности. Часто агрессия, демонстративное поведение — это, в том числе, и форма протеста.

А видеть достоинство — не всегда удается, не в каждом. Иногда приходится себе об этом напоминать.

— У верующего человека это разве не автоматически — видеть образ и подобие Божие в каждом человеке?

— Я не знаю. Это тайна, про образ. Но это же правда жизни: есть люди, которые опасны. Я хочу держаться от них подальше. Есть люди, которые неприятны. Если человек обманул, то это больно и неприятно. И конечно, к такому человеку я буду на автомате холоднее относиться. Может быть всё, что я могу, это не дать неприятному человеку в наказание еды последнему, не допускать такой тонкой мести. Мне обидно и неприятно, но этот человек — голодный, он пришёл, соблюдает правила, нуждается в помощи…

Образ и подобие Божие хорошо рассматриваются, когда есть контакт с человеком. Когда человек обретает историю и лицо… Есть люди грубые, с привычками из зоны. Всё-то он тебя разводит на эти ботинки, устраивает какие-то шоу. И вдруг говорит: «Слушай, если нужна помощь будет — только позови, я помогу — и то, и то умею». И потом, когда мы делали «Дни красоты» — стрижки и прочее, понадобилось сделать ширму. И он помогал, и потом вспоминал, и это круто... Чтобы увидеть образ, требуется работа сердца.

— В твоих словах много горечи. Может, это потому что ты не видишь результата? Все организации, которые ты назвал, могут видеть результат в виде социализации человека. И это их мотивирует на дальнейшую работу.

— Отчасти. Есть люди, которые выходят из состояния бездомности, и некоторые даже приходят потом к нам рассказать, как дела, и это здорово. Кто-то квартиру снимает, кто-то работает, не пьёт, кто-то в рабочем доме. Такие истории есть, и понятно, что это не благодаря нам. Но я, опять же, хочу сказать: мы волонтерская организация, и мы лишь маленькая часть в секторе. Мы занимаемся обедами, чтобы другие организации могли сосредоточить свои усилия на другом. Мы кормим бездомных для того, чтобы они могли думать, не где они поедят в субботу, а о чём-то другом. Может быть, отдохнув и успокоившись на встрече с нами, они могли бы потратить силы на что-то конструктивное.

Результат — это трудно. Но даже на собеседовании с волонтерами мы говорим, что не работаем на результат. Мы работаем даже не ради решения проблем бездомности. Мы это делаем, потому что видим трагедию человека и хотим к этому как-то отнестись… Мне кажется, учителя в школе тоже не слишком много видят результата…

Пока человек жив, для него есть надежда. Это неплохой результат! И для нас это возможность свидетельствовать о том, что мы хотим видеть другой мир, где не всегда выживает сильнейший. Где возможно строить систему, которая бы поддерживала человека. Есть большой риск, что человек может злоупотребить этим… Но по отношению к себе я бы хотел такую возможность иметь. Почему бы ее другим не предоставить?