Модернизация и террор. Что стоит за оскорбленными религиозными чувствами?
Из какого города и из какой веси явились в Москву девушки-шахидки для того, чтобы вместо введения в этот мир новой жизни, подобающего женщине, уйти и унести с собой десятки жизней других? Кто-то испуган, кто-то скорбит, все возмущены, политики зарабатывают на событии дивиденды, аналитики и оппозиционеры торопятся вынести оценки действиям политиков, никто не может оставаться равнодушным перед лицом близкой смерти, только достаточно ли такого эффекта? Можно ли понять террор, или же его невозможно понять, потому что пониманию всегда сопутствует оправдание и прощение, по замечательному наблюдению одного из русских философов?
«Религиозное сознание должно, во-первых, вырабатывать когнитивно диссонантные отношения с другими конфессиями и религиями. Во-вторых, оно должно занять соответствующую позицию в отношении авторитета различных наук, обладающих общественной монополией на мирское сознание. Наконец, оно должно встроиться в условия существования конституционного государства, основанного на профанной морали. Без этого стремления к рефлексии монотеистические религии проявляют в безоглядно модернизированных обществах весь свой деструктивный потенциал».
Эти слова, в которых столько напора и принуждения - фрагмент доклада «Вера и знание», произнесенного после взрывов башен-близнецов в Америке, принадлежат одному из самых известных дипломатов модерна Юргену Хабермасу, который неоднократно высказывался в том смысле, что фундаментализм - это исключительно современный феномен. Хабермас, утопично ратующий за разработку общего языка для переговоров, установления диалога и консенсуса между ориентированным на науку разумом и религиозной верой, проговаривается и указывает религиозному сознанию условия возможного диалога - этим условием является самоограничение и дисциплина, о нет, не универсального критицизма разума, универсальные вещи не подлежат самоограничению, а конечно, религиозного сознания.
Опустим откровенно циничные и корыстные расчеты организаторов террористических действий. Для предупреждения террора в каком-то исходном смысле, связанном с латинским terror - страх, ужас, необходимо объяснить сильнейшее чувство ненависти, которым движимы непосредственные исполнители - «живые бомбы». Без сомнения, никакие политические цели или корыстный интерес не может сравниться с главным мотивом смертника - оскорбленным религиозным чувством, подпитываемым надеждой на посмертное воздаяние. Даже для скептика Хабермаса действия смертников - своеобразные доказательства существования Бога, доказательства от противного: «Дьявола не существуют, но падший ангел бесчинствует как прежде, - не в одном только извращенном благе чудовищных поступков, но и в необузданном порыве мщения, последовавшем за этими поступками».
Общественные деятели, религиозные лидеры и политики замечают в совокупности два маршрута, которые и выбираются в качестве превентивных рецептов остановки цепной реакции террора (мы настаиваем, что к террору невозможно адаптироваться, приспособиться, ни при каких условиях террор не может быть принят как данность, повседневная ситуация, как предлагают считать некоторые философы, такое решение - как раз знак примирения с агрессией и нормализация насилия http://www.liberty.ru/Themes/Goroda-buduschego-bez-terrora.-Kak-ogradit-russkuyu-Silikonovuyu-dolinu-ot-atak-terroristov), - это модернизация как разрушение традиционного уклада жизни и распространение либерального стиля жизни или религиозное просвещение, изучение классических умеренных толкований Корана, такое знание рассматривается как своеобразная прививка против террора. Беда в том, что два эти пути внедряются и выбираются одновременно, они являются абсолютно несочетаемыми и противоположными, удивительно, что практически никто этого не замечает.
Попробуем же наглядно показать, что между религиозным и секулярным просвещением, которое лежит в основании проекта модерна, пролегает пропасть, и смешивая их под эгидой какого-то бесформенного понятия «знание», мы оказываемся во взрывоопасной ситуации. Дело в том, что для религии не существует разделения частной и публичной сферы, частного и публичного использования разума, которое требует от нас идеология секулярного Просвещения, (само понятие секулярное - означает прежде всего разделение), религиозное сознание цельно, а требование забывать о своей вере в публичном пространстве, будь то университет или метро, воспринимается как принуждение к предательству, ограничение свидетельства веры или исповедания, такого необходимого для представителей всех конфессий. Выходя из дома или храма верующий принужден принимать правило «разделения разума», но возможно ли оно, а ведь в этом, если вдуматься суть и нынешних дискуссий об Основах православной культуры. Даже если согласиться с таким разделением, возникает новая трудность, состоящая в смене задач для каждой сферы: для критического разума в частной сфере требуется свободомыслие, в публичной - конформизм, для религиозного - скорее наоборот.
Ситуация усугубляется еще и тем, что в современном, пронизанном медиа, обществе, сужается и схлопывается предполагаемое пространство частного. По большому счету лицемерие, двойные стандарты: для внутреннего и внешнего пользования - это главное условие проекта Просвещения невозможно для собранного религиозного сознания.
В конце концов даже в христианстве заповедь любви к Богу предшествует заповеди любви к ближнему, не говоря уже о нелицеприятных для гуманистов словах Спасителя о разделении: « не мир, но меч принес Я на землю».
Настоящая беда, что этот вызов практически не осознается: богословы грезят о синтезе или возможном симбиозе научного знания, флагмана проекта модерна, и вероучения, а светские философы рассчитывают на плодотворное взаимодействие или конструктивный диалог, подобно Хабермасу, основанием для которого выбирается эфемерное ценностно-нагруженное сознание или «личностное знание», общее для верующего и либерала.
Хочется подчеркнуть, что возможно, разделение между «верными и неверными» значительно тоньше и глубже, чем это представляется в статьях наших аналитиков, и тщетно требовать от религиозного сознания приспосабливаться и изменять себе. Возможно, именно критический разум может продемонстрировать здесь всю свою изобретательность и хваленую гибкость. Речь, конечно, не идет о новом статусе верующего разума как реванше религии, как это может показаться на первый взгляд, необходимо искать новый баланс между сферами частного и публичного , или же просто быть последовательными, выбирая между модернизацией и религиозным просвещением в конфликтных регионах.
